еде.
Я мечтаю о фриттате со шпинатом и сыром фета, когда понимаю, что вот-вот столкнусь с огромными санями Аехако. Кайра взгромоздилась на них, Каэ у нее на коленях. Кайра улыбается мне, и она выглядит такой счастливой и посвежевшей, а я здесь, потная, уставшая и измученная…
И на краткий, безжалостный миг мне действительно хочется ударить ее. Или кого-то еще. Кого угодно. Всех, кому сегодня удалось сесть в сани, а мне пришлось идти пешком с толстым младенцем, привязанным к спине.
Ну, не совсем пришлось, поправляю я себя. Не совсем так. Пашов повез бы меня на санях. И, вероятно, все это время пытался бы заговорить со мной. И я бы, наверное, проплакала весь день. И это было бы ужасно.
Но было бы это более ужасно, чем идти пешком? Прямо сейчас это спорно.
— Мы останавливаемся? — хриплю я. Я хочу упасть от облегчения — или просто рухнуть, потому что рухнуть звучит прекрасно, — но у меня за спиной привязан ребенок. Поэтому я просто кладу руки на бедра и стараюсь не упасть в обморок. Два года, проведенные у костра, не принесли мне никакой пользы.
— Так и есть. Вэктал объявил это некоторое время назад. Они собираются развести костер, и сегодня вечером у нас будет тушеное мясо. — Кайра бросает на меня обеспокоенный взгляд. — С тобой все в порядке, Стейси?
Я все еще пытаюсь отдышаться, поэтому показываю ей большой палец.
Внезапно тяжесть на моей спине смещается, и я впадаю в панику. Пейси вскрикивает от неожиданности, вырванный из сна, и в следующее мгновение я слышу низкое, твердое «Шшшш».
Пашов.
Мое сердце бешено колотится в груди, и я заставляю себя оставаться совершенно неподвижной, пока он вытаскивает нашего сына из переноски.
— Он у тебя? — спрашиваю я, затаив дыхание во многих отношениях.
— Да, — говорит Пашов. — Он довольно тяжелый.
— Он большой мальчик, — говорю я, и у меня такое чувство, будто с моей спины свалился камень. Я чувствую себя намного легче. Почти лучше, но я все еще измотана. Я хочу рухнуть прямо здесь, в снег, и проспать неделю.
Пашов перемещается так, чтобы я могла его видеть, и вид его с Пейси, прижатого к его плечу, заставляет мои девичьи части тела трепетать от тоски. Помнит ли он? Неужели поход повлиял на его рассудок?
Но улыбка, которую он мне дарит, неуверенная, и, наверное, я все еще надеюсь на слишком многое.
— Спасибо, — бормочу я.
Он кивает Аехако, который слегка вспотел после тяжелого дня, но все равно выглядит так, словно мог бы пройти еще несколько миль.
— Где ты поставишь свою палатку?
Аехако прикрывает лоб ладонью и смотрит вверх на холм. Я вижу группу людей, собравшихся вместе, а между тем и этим несколько охотников выкапывают яму для костра.
— Здесь подойдет. Кайра?
— Да, подойдет, — соглашается она и с любопытством смотрит на меня. — Хочешь переночевать с нами, Стейси? Я уверена, мы сможем освободить место…
— Не нужно, — твердым голосом говорит Пашов. — Я сооружу палатку.
Я так же удивлена, как и все остальные.
— Ты сделаешь это? — Моя собственная палатка? Это кажется такой роскошью после дней и ночей, проведенных в компании других людей. Мгновение спустя я чувствую себя странно уязвимой. Он планирует переспать со мной? Так вот почему он был полон решимости поговорить со мной сегодня?
Я не знаю, обижена я или удивлена. Как будто мужчина, которого я люблю больше всего на свете, незнакомец… и все же это не так. Это самая запутанная вещь, которую я когда-либо испытывала, и это очень ранит мое сердце.
Пашов слегка подкидывает Пейси, раскачивая его, чтобы заставить рассмеяться.
— Я поставлю для тебя палатку рядом с Аехако и его парой. Сам буду спать с Харреком и другими охотниками. — Выражение его лица мрачнеет, а затем он добавляет: — Нет, не с Харреком.
— Спасибо, — говорю я ему. Я не знаю, разочарована ли я тем, что он уходит. Наверное, это к лучшему.
Однако, должно быть, у меня сейчас момент слабости, потому что при мысли о том, чтобы спать, свернувшись калачиком, рядом со своей парой, мне хочется плакать. Я хочу этого снова. Когда-нибудь.
Но ясно, что прямо сейчас я просто в долгу перед ним. Пока мы не сможем стать чем-то большим — или пока к нему не вернется память, — мне нужно держать его на расстоянии вытянутой руки.
***
Вечер проходит как в тумане.
Костер прекрасный и теплый. Люди столпились вокруг него, смеясь, разговаривая и передавая друг другу миски с теплым супом. Я нянчу Пейси и просто тихо обнимаю его, поглаживая по его округлой, милой детской щечке. Когда я чувствую нервозность или дерганье, просто взгляд на него, спящего на моих руках, успокаивает мой разум. В последнее время я часто смотрю на своего ребенка, но я не возражаю против этого. В его лице я вижу и Пашова, и себя, и кого-то совершенно нового. Я вижу милую маленькую душу, полностью зависящую от меня, и это одновременно беспокоит меня и придает мне гораздо больше решимости обеспечить его безопасность.
Кто-то пододвигает ко мне миску, и я прихлебываю суп, держа Пейси в руках. Сегодня вечером у огня несколько суетливых малышей, но мой Пейси сонный и довольный. Слава богу. Бедняжка Ариана, похоже, готова рвать на себе волосы от отчаяния, когда Аналай кричит ей в ухо. Я так измотана, что это даже не действует мне на нервы. Я просто глажу маленькое личико Пейси и убеждаюсь, что он не паникует. Пока он счастлив, счастлива и я.
На мои плечи набрасывают теплое одеяло.
Я поднимаю глаза и, выйдя из оцепенения, с удивлением вижу Пашова. Я не знаю, почему я удивлена, но это так.
— Ты дрожала, — говорит он тихим голосом, опускаясь на снег, чтобы сесть рядом со мной. Его взгляд перемещается на Пейси, который спит, прижавшись к моей груди. — Могу я тебе что-нибудь предложить? Или Пейси? Скажи мне, что тебе нужно, и я достану это для тебя.
Я хочу свою пару, хочу сказать я, но даже я знаю, что это ребячество. Он тоже пытается прямо сейчас. Так что с моей стороны было бы стервозно дать ему пощечину.
— Я в порядке, правда. — Он, должно быть, тоже устал. Я изучаю его знакомое лицо, внезапно встревожившись. Он так долго лежал на больничной койке, что я думала, что потеряю его. Даже сейчас он не совсем такой, как раньше — его скулы заострились, глаза немного впалые. И я не могу
