на вид домики бедняков. Богачи смотрели на них кичливо, свысока. Дома их бедны, заборы кривы и низки, а во дворах, кроме смоковниц и винограда, почти ничего не росло. Здесь не было глубоких колодцев и ирригационных приспособлений. В каждом дворе рылся небольшой, обшитый изнутри природным камнем колодец, воды которого едва хватало людям и скоту. В домах бедняков не было электричества, тут пользовались керосиновыми лампами. Эти бедняки были очень милые и добрые люди. Любой, кто встречался нам на пути, обязательно здоровался и улыбался тебе. Каждый приглашал войти в дом, быть его гостем. Взобравшись на плоские крыши своих лачуг, люди приветствовали нас. И все это было очень искренне до умиления. Если все же приходилось войти в чей-то двор, то хозяева обязательно угощали нас инжиром и виноградом со своих деревьев, подносили прохладной колодезной воды. Женщины заводили беседы. Им так охота была посудачить со своей богатой родней!
- А знаешь, что учудила Ага-баджи? - говорит одна. Другая перебивает: - А что Бахар-ханым говорит, знаете?
Без умолку, крича, смеясь, поругиваясь, все хотели принять участие в разговоре. Итак, заглядывая то к одним, то к другим дальним родственникам, мы, наконец-то, добирались до моря. Наши тела, еще не соприкоснувшись с волнами, ощущали их свежее дыхание. Их чудный шелест и журчание проникал в наши уши, мы вдыхали с наслаждением непередаваемый горьковато-соленый морской воздух. И нипочем нам были острые ракушки, впивающиеся в ноги! Вот и море -лазоревое, прохладное, с белыми «барашками» на невысоких волнах! Журча, волны набегают на песчаный берег и тотчас тают, а шелковый южный ветер, гилавар, вмиг снимает всю усталость от длинного и утомительного пути.
Модники тех лет носили купальные костюмы, какие носят в Европе. Эти костюмы выглядели эксцентрично: какие-то черные мешки с дурацкими оборочками. Простые люди, далекие от таких «культурных» нововведений, купались в нижнем белье, которое походило на пижамы: рубашки с длинными рукавами и панталоны до щиколоток. Наши женщины почти все были очень толстые и бесформенные. Большие животы, обвислые груди, необъятные зады - все это признаки, вероятнее всего, их малоподвижного образа жизни. Многие из женщин были очень волосатыми, с короткими шеями и безобразно расползшимися талиями. Правда, некоторые были весьма миловидны на лицо. Но фигура -просто омерзительная! Да простит мне Аллах такие слова!
И лишь одна фрейлейн Анна с ее гладкой и белой кожей вызывала у меня чувство восхищения.
Не желая участвовать в морских приключениях двоюродных братьев, я наслаждалась лежа на мелководье. Небольшие волны то и дело накрывали меня. Они заботливо охлаждали тело, перегретое на солнце.
Я готова была лежать так часами, но у фрейлейн Анны были свои порядки и строгий контроль. Она считала, что соленая каспийская вода может причинить мне вред. Поэтому каждые двадцать минут я слышала тревожный оклик своей няни. Меня это очень огорчало. Ну почему так необходимо выполнять все указания? Неужели так будет всегда? Мне было тревожно за будущее. И чем больше я думала о контроле и запретах, тем больше огорчалась. Выходит, всю свою жизнь придется выполнять чьи-то указы, чужую волю, и решение. А поступать по-своему почти не придется?.. Я тяжко вздыхала о своей доле и, чтоб развеять грустные мысли, начинала поглощать сочный виноград...
III
Моя бабушка была странной женщиной. Она командовала всеми, кто окружал ее каждое лето в деревенском доме. Да и ее необъятные формы располагали к повелительству. Я уже говорила, что она была своенравной и властной женщиной. Когда она вставала со своего топчана, казалось, что перед тобой возникает сказочное чудище. Обладательница такой внешности не могла быть кротким человеком. Дни напролет она то и дело отдавала приказания, что-то требовала, бранилась, сотрясая стены дома. Полнота не позволяла ей много передвигаться. Бабушка чаще сидела в своем кресле, напоминающем трон Луи XIV. Она восседала, как императрица, в этом кресле и так принимала своих посетителей. Ее гигиенический сосуд-афтафа неизменно стоял рядом. С мужчинами она говорила со свойственной мусульманской женщине почтительностью и скромностью, покрывая лицо покрывалом. Надо сказать, несмотря на сварливый характер, своим видом она вызывала уважение. В отличие от мужчин своего сословия, другим от нее частенько доставалось. Не раз она, например, задавала трепку трясущемуся от страха какому-нибудь садовнику. Бедняга трусливо дрожал от одного ее вида! Точно так же бранила она своих дочерей, сыновей, зятьев. Даже отец, ставший после смерти деда во главе семьи, в ее присутствии не чувствовал себя абсолютно свободным и независимым человеком. Правда, отец всегда поступал по-своему, но старался не обидеть мать. Только нас, детей, не касался ее гнев. Нас она жалела и, как могла, нежила. Мы часто этим злоупотребляли, добиваясь своих целей. Бабушка часто угощала нас пахлавой - самым вкусным в мире лакомством. Когда фрейлейн Анна искала нас, мы прятались под подолом ее огромных складчатых юбок. Бабушка дарила нам цветные лоскутки на платья нашим куклам. Самым же высоким проявлением любви к внукам было одаривание деньгами. Для меня же ценнейшей и желанной наградой были посещения бани, куда бабушка брала меня с собой. Посещение бани с бабушкой - особенный ритуал, и он доставлял мне неописуемую радость.
В банные дни в нашем доме собирались бабушкины бедные родственницы со своими ребятишками и узелками с чистым бельем и банными принадлежностями. Садовники с раннего утра принимались за растопку бани. Она состояла из предбанника, раздевалки и просторного помещения для купания. По краю, у стен, были каменные бассейны - один с холодной водой, а другой - с горячей. Воду набирали из кранов, расположенных вдоль стен. В бане было весело. Женщины мыли головы специальной пенящейся белой глиной-гюлаб. Терли друг друга мочалками, удаляли с тела волосяной покров с помощью натурального средства, не очень приятно пахнущего. Они чистили лица специальной ниткой, такой экзотический способ не знаком европейцам. После начинался ритуал окраски хной, которую клали не только на волосы, но и на отдельные части тела. Было порой и такое неприятное зрелище: приходилось видеть, как кое-кто выводит вшей. Не совсем понятно, как ими успевали обзаводиться, еженедельно основательно купаясь. В бане женщины не только мылись. Это была огромная говорильня. Женщины беседовали, обменивались шутками, рассказывали сказки и разные истории. Иногда, здесь же, в бане, женщины решали и брачные вопросы. Такие разговоры делали банную процедуру еще интереснее и насыщеннее. Надо было видеть, как распаренные толстозадые тетки в паузах между намыливанием и обливанием решают судьбу своих холостяков и девушек!
За участие в «банном празднике» я была готова
