Сейчас жених и невеста вступят в него с двух сторон, чтобы сойтись в центре и обменяться браслетами. Дорожки засияют, грянут песнопения…
Так и есть! Женский хор — небесные голоса.
Теперь распорядительница поднимет жезл и коснется хрустальной подвески над алтарем. Малиновый звон разольется по залу, и его подхватят, закачавшись, кусочки стекла на нитях. От них полетят разноцветные отсветы — и станут бабочками, которые закружатся над гостями.
Только ко мне не надо… Кыш!
Два года назад, на Вериной свадьбе мне на плечо опустилась золотая бабочка. Служительница-ули сказала, что в моей судьбе грядут чудесные перемены. Если это они и есть, то благодарю покорно, больше не хочу!
Бабочка пощекотала мне нос сияющим крылышком и порхнула прочь.
Вера — это моя подруга. Самая близкая. Она вышла замуж по большой любви и уехала на западное побережье — в Керст.
Вера знала, что я оборотень, и ни капли не боялась. В детстве мы проказничали на пару — я кошкой, она человеком.
Вера писала, что неподалеку от них тоже живет оборотень. Живет, не таясь, угощает соседей домашним вином и знает много занимательных историй. Возможно, ему известно и как вытащить из Небыли запертое там человеческое тело?
Но по зимним дорогам до Вериной усадьбы две недели пути, если не три. И… могу ли я доверять незнакомцу, если меня предал самый родной человек?..
Мама поздно вышла замуж. Тогда ателье свадебной моды еще не было, а была обычная портняжная мастерская, которая принадлежала сестре бабушкиного покойного мужа. Родовой дом Эльсов в деревне сгорел, и бабушка с мамой перебрались в Свеянск — к ней.
Спустя некоторое время бабушка сошлась с дедом Полканом. А мама осталась. И десять лет работала за кров, еду и теткино обещание отписать ей мастерскую.
Тетка поставила условие: никаких мужчин. И чтобы, пока она жива, мама думать не смела о замужестве и детях.
А потом с севера пришел папа.
Из холодной тайги, где потомки вайнов живут по старинному укладу и говорят на языке воинов, покоривших Ригонию пять сотен лет назад.
Легенды гласят, что в незапамятные времена наш полуостров принадлежал "народам моря, солнца и ветра". После них, и это уже не легенды, а история, его делили между собой племена ригов и гобров. А затем из дремучих лесов в центре материка хлынули светлобородые гиганты с острыми топорами.
Они быстро захватили окрестные земли и готовились напасть на Ригонию с двух сторон. С северо-востока, из только что провозглашенного королевства Вайнор — через узкий перешеек, соединяющий полуостров с остальной Осиденной. И с моря, через Круглый залив, за которым вожди мелких вайнских племен все еще делили власть и рвали на части захваченные земли.
Власт, король Ригонии, знал, что нашествия не сдержать. А еще он знал, что у короля Вайнара есть младший брат, которого надо поскорей пристроить где-нибудь на царство, пока не вошел в силу и не покусился на место старшего. Власт предложил вайнорскому принцу свою дочь и свой трон, а сам уплыл на остров сновидцев.
Так Ригония стала первой страной, которую вайны завоевали не мечом и топором, а силой брачных уз. Говорят, именно тогда цвет волос у статуй Свена в нашем храме изменился с черного на золотой, а бесполые лица облагородились мужественными бородами — как у Вайнмара, первого вайнского короля Ригонии.
У мамы в спальне висит папин портрет. Непокорные льняные кудри, глаза цвета летнего моря, лицо, красивое суровой мужской красотой, широкая кость, плечи — не обхватишь и лихая курчавая борода. Настоящий древний воин.
Он пришел в Свеянск с артелью плотников. Увидел маму — и остался.
— Ты за него не пойдешь! — кричала тетка на виду у всей улицы.
— Нет, пойду! — кричала мама в ответ.
— Не пойдешь!
— Пойду!
После очередного "Не пойдешь!" тетка вдруг побагровела и схватилась за сердце. А к вечеру умерла от удара. Так мама стала не то чтобы богатой наследницей, но невестой с приданым.
Ветхий теткин дом отец перебрал по бревнышку. Где надо, подновил, где надо, перестроил и достроил, украсил резьбой. Мебель тоже смастерил сам.
Из раннего детства в памяти осталось немногое. Знаю точно: у нас была счастливая семья. Помню, как папа с мамой смеялись и дурачились, как мы втроем ходили на ярмарку и гуляли по лесу за городом. Или брали лодку и вместе с малышкой Майрой катались по реке, потом причаливали к берегу в тихом месте и купались вволю.
В одну из таких вылазок и случился мой первый оборот. Я даже не поняла, как стала кошкой, а потом опять человеком. И конечно, испугалась до смерти.
Я же ничего не знала про оборотней! Кроме страшных сказок о том, как они уносят в Небыль непослушных детей, да стишков вроде "Ляжешь спать и не проснешься — злобной тварью обернешься" или "Придет оборотень-кот, твою душу заберет".
Последний стишок — самый обидный. Верин новый знакомец оборачивается бобром, дед Полкан псом был, а похитителем детских душ объявили одного кота!
От деда Полкана я впервые услышала, что северяне суеверны. Охотник-вайн может схватиться один на один с медведем, но на кладбище ночью не пойдет ни за какие ватрушки и кренделя. И оборотней вайны остерегаются.
А бабушка считала, что папа просто не простил маме обмана. Она же не рассказала до свадьбы, что сама оборотень и дети у них могут оборотнями родиться.
Надеясь вернуть расположение мужа, мама кинулась в храм Дакха и отсекла себя от Небыли. Меня тоже хотела — но бабушка не позволила. Вырастет, сказала, сама решит. Я тогда у них с дедом Полканом три месяца жила.
Потом меня забрали домой. Но ничего уже не было, как прежде. Папа не играл со мной, ни разу больше не взял на руки, не обнял ни меня, ни Майру. Они с мамой спали в разных комнатах и все чаще ссорились. Папа стал выпивать, не ночевал дома. Однажды он поехал в Транну, на станцию, никто не смог сказать зачем, и попал под поезд.
После похорон мама и перестала улыбаться. Я не слышала от нее ни слова упрека, но долго казалось, что она не может меня простить — ведь это мое непреднамеренное превращение выдало папе ее тайну. Возможно, она до сих пор меня не простила.
На Свеянск пала ночь. Шесть свадебных церемоний остались позади, вход в храм закрылся, свет в зале потускнел. В стенах отворились туннели, ведущие вглубь жемчужины-боба, и служители-ули разошлись по своим делам. А я наконец выбралась из-за статуи — истомившаяся, голодная и в самом тягостном расположении духа.
Люди не любят оборотней, с этим ничего не поделаешь, а ули Свена и Свяны те же люди, только в розовых сутанах. Возьмут и вышвырнут на мороз.
Не лучше ли обратиться напрямую к богам?..
Стеклышки над головой тихо мерцали, статуи Свена и Свяны стояли друг против друга безмолвным караулом. Фигуры богов были вырезаны и расписаны так искусно, что их ничего не стоило принять за живых — если бы не одинаково совершенные черты и одинаковое отрешенно-благостное выражение на лицах. Фигуры щеголяли богатыми нарядами из дорогих тканей. Помню, как мама сокрушалась, что храмовый заказ отдали в Альготу, а не своим, свеянским, мастерам.
