тел. Лицо улыбалось даже в такой час. По своему выражению он мне больше напоминал озорного кота, который сейчас что-то выдаст тебе. Об этом говорил его задорный взгляд. Возможно, это что-то исконно-старческое в нем, чего я не понимала. Но он на меня смотрел так, будто очень давно хотел, чтобы я к нему зашла в гости.
Он совсем не суетился. Я бы сказала, заставлял себя вести спокойно. Всё делал по порядку. Сначала дезинфекция стола и приборов. Потом надел фартук. Помыл руки. Вручил нам перчатки и ножницы и сказал резать одежду в той части тела, где пулевое ранение. Мы делали то, что он велел. Он долго надевал перчатки, а после начал заполнять шприцы обезболивающим.
Я просила Рэна либо идти домой, либо подождать меня на улице. Но он отказывался и пытался мне помогать. Я очень этого не хотела и переживала даже больше за него, чем за несчастных на столах.
Две другие девушки, что нам помогали, уже совсем к тому времени сникли. В итоге я осталась одна. Старик начинал колоть обезболивающее. Мужики держали больных за плечи. Я резала одежду и накладывала жгут. И началось. Старик делал надрезы и щипцами вытаскивал пули, а затем промывал раны.
Как только с одним заканчивали, другого клали нам на стол. Раненых было очень много. По возможности их перетаскивали в соседние дома. Сначала мы брались за самые серьёзные ранения. И что самое удивительное, казалось, что вот тут просто так ничего не сделать, не помочь, нужна больница. Но для старика не существовало неразрешимой проблемы. И что самое странное в нем было, так это то, что он чувствовал абсолютно всех: у многих после операции останавливалось сердце, и тогда он кричал мне, чтобы я бежала к человеку и делала массаж. Я никогда этим не занималась. Он показал мне: сложил две руки на груди и стал давить так, что могло показаться, как человек проваливался в подвал сквозь пол. Было ощущение, что весь дом скрипел и сжимался к точке, где были его руки. За ночь я сделала не один массаж сердца, и все были успешны, что тоже мне казалось сверхъестественным. Я относилась к этому как к рулетке. Но в доме старика выигрыш был на сто процентов.
Не успели оглянуться, как прошла ночь, запахи нас одурманили, вид и количество крови чрезмерно трезвили. Мы отошли от пострадавших. В доме старика осталось немного, всех унесли в соседние дома. Рэн прибежал ко мне, я даже не заметила и совсем про него забыла. Глаза и сознание затуманились. Он меня дёрнул, когда я и старик выходили на улицу отдышаться. У него скамейка стояла прямо у фасада дома. Можно было сесть и облокотиться об стену. Рэн перед нами стал играть в снежки. Пытался попасть в столб. И откуда у него столько энергии? Было ещё темно и туманно, но по часам уже давно настало утро.
Я достала сигареты из дубленки и угостила старика. Сама, конечно же, не закурила.
— Тебя это, как звать? — спросил он меня.
Голос у него был очень нерешительный и застенчивый, что не вязалось у меня с его внешностью.
— Тина.
— Тина, спасибо тебе, подсобила мне ты. А это твой-то? Кто он тебе?
— Сын. — совсем без капли сомнений сказала я. — Это мой Рэйнек.
— Ох ты ж, ты это… какое имя ты ему дала. Древнее, небось. А меня Михаилом звать.
— Михаил, вы просто чудо, а не врач, если бы не вы… Вы человек с талантом.
— Спасибо, Тин, спасибо. Это, знаешь ли, самое что ни на есть главное. Печально видеть зря растраченный талант. Ну или нереализованный. У каждого свой долг. Своё, что ли, место в этой жизни. Вот моё место. — показал он руками на свой дом. — Половина не доживет до следующего утра…
— Как?
— Ну так. Не знаю, что сказать. У скольких была клиническая смерть? У меня нет ничего, чтобы поддерживать их жизнь. Мы с тобой многих сегодня с того света вернули, но до бесконечности это продолжаться не может. Как-то так.
— Тогда я буду вам помогать.
— Что? Нет, Тин, ты что? Ты с ума то не сходи. В твоём то положении, да ещё и с мелким.
— В каком положении? — удивленно спросила я.
— Ну, Тин, ну я же вижу. Опыт ведь как никак.
Ко мне подбежал Рэн, стал тянуть за руку, чтобы я поиграла с ним.
— Нет, Рэн, я очень сильно устала, тело всё болит.
— Так, мелкий, а ну ка мать свою береги. Смотри какой! Маму беречь надо, понятно? Она у тебя герой. — Рэн слегка засмущался, но самое удивительное, что его не смутило совсем быть моим сыном. Я взяла его к себе на коленки.
— Да он просто заскучал. Я его дома держала. Он у меня простудился, а сегодня первый день гулять разрешила. Да, детка?
— Тинка, сссмотри. — показал Рэн в темноту.
К нам из тумана вышла рыжая лисица. С пышным хвостом и белым кончиком на нем. Её лицо ехидно улыбалось. Вся шёрстка была в снегу.
— А, моя лисичка. Снежка моя. — обрадовался Михаил и ушёл в дом, а вышел с тарелкой в руках, на ней лежали жухлые дольки яблока. — Всегда она мне настроение поднимает, подруга старая. Знает, когда приходить. Снежка, вот, я для тебя оставил.
Лисица подошла, и Михаил стал прикармливать её яблоком.
— Тинка, а м-можно мне?
— Нет, Рэн.
— Да не укусит, не боись. — сказал Михаил и дал Рэну дольку яблока.
Рэн, сидя у меня на коленках, потянул руку к лисице, та, повернув голову, аккуратно взяла яблоко.
— Ну все, доволен, детка? Вот тебе впечатление на целый день. — он улыбнулся мне. — Ладно, Михаил, мы пойдём. Ему давно надо спать.
— Да, да, да, конечно, идите скорее.
— Вы обязательно ко мне обратитесь за помощью, если что. Или я сама к вам ещё сегодня зайду.
— Тин, ну тут уже ничего не поделаешь. Я сделаю всё возможное, но…
— Они ум-умрут?
— Что ты, Рэн. Дядя Миша не даст им умереть, он очень хороший врач.
— Ты не беспокойся, малец. Все путём будет.
Рэн расстроился, я это увидела. Мы попрощались с Михаилом. Я так и оставила Рэна на руках и потащила в дом.
VI
12 января
Вдалеке, за горами, выстрелы не прекращались. Они не звучали кучно, лишь изредка, отдаваясь эхом. Но спать я и без них не могла. Рэн наверху заснул моментально и даже не просыпался без меня. Я осталась внизу.
