Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 125
какого никогда прежде не было, который отказывался учить, брать плату, настаивая на том, что он такой же невежественный, как и его ученик, и единственный способ найти смысл жизни – это беседа.
Сократ был исключительно уродлив, почти гротескно, но он показал, как два человека могут стать красивыми друг для друга благодаря тому, как они разговаривают. «Кое-кто из тех, кто посещает мою компанию, сначала кажутся совершенно не умеющими рассуждать, но по мере развития дискуссии все те, кому благоволят небеса, прогрессируют со скоростью, которая кажется удивительной для других, равно как и для них самих, хотя ясно же, что они ничему от меня не научились. Многие удивительные истины, которые они рождают, были открыты ими самими изнутри. Но доставка – дело небес и мое». Мать Сократа была повитухой, и он тоже видел себя в этой роли. Чтобы родились идеи, нужна повитуха. Это было одно из величайших открытий.
Однако некоторые считали Сократа слишком странным, раздражающим, провокационным. То, что мнение разделяли все, не впечатляло Сократа, он все равно подвергал его сомнению. Его ирония приводила в замешательство, потому что он, казалось, имел в виду две противоположные вещи одновременно. Кроме того, он издевался над демократией и предпочел быть приговоренным к смерти, чтобы доказать, что она может быть несправедливой. Жизнь, которая не ставит под сомнение саму себя, говорил он своим преследователям, не стоит того, чтобы жить.
Но беседа состоит не только из вопросов: Сократ изобрел лишь ее половину. Требовалось еще одно восстание, и оно случилось в эпоху Ренессанса. Это был бунт женщин.
Пока успех в жизни зависел от военной мощи, знатного происхождения или наличия покровителя, «общаться» понималось как «жить с кем-то, часто навещать кого-то, принадлежать к кругу кого-то могущественного», когда слова были не нужны, кроме как для того, чтобы провозглашать свою покорность и преданность. В книгах по этикету для придворных советовали сосредоточиться на защите своей репутации, используя военные метафоры, чтобы подкреплять свою гордыню: заключать союзы, использовать слова как оружие, а оскорбления – как снаряды против своих соперников, демонстрировать силу готовностью к конфронтации, устраивать ссоры, блефовать. Язык придворных еще долго оставался грубым, манера поведения – напускной, а образцом для подражания были напыщенные петухи. Но потом придворные дамы устали от этого, и сначала в Италии, затем во Франции и Англии и, наконец, во всей Европе и за ее пределами был сформирован новый идеал поведения человека, требующий обратного – вежливости, мягкости, такта и культуры. Образцом для всеобщего подражания была мадам де Рамбуйе (в девичестве Пизани, она была наполовину итальянкой). Точно так же, как Мэрилин Монро показала целому поколению, что такое «быть сексуальной», мадам де Рамбуйе показала, что значит общаться в самом утонченном смысле. Теперь уже было неважно, насколько человек богат, родовит или физически красив, главное, чтобы он умел вести беседу.
Она организовала беседу совершенно по-новому. Салон был противоположностью большого зала короля или барона, его характерной чертой была камерность – допустим, дюжина человек, самое большее – два десятка. Иногда его называли альковом. Там председательствовала дама, обладавшая способностями вытаскивать лучшее из талантливых людей, которых она приглашала не из-за их статуса, а потому, что им было что сказать и в организованной ею компании они еще лучше это выражали. Сократ изобрел беседу как дуэт. Мадам Рамбуйе не пыталась создать камерный оркестр, где у каждого была своя партия; скорее она создала театр, где каждый мог оценить эффект своих слов и получить реакцию. Люди всех сословий и национальностей собирались для бесед в ее салоне – и во многих других салонах, подражавших ей, – и рассматривали жизнь с той же отстраненностью, какую предпочитал Сократ, но вместо того, чтобы мучиться вопросами к самим себе, сосредотачивались на изящном выражении своих мыслей.
Салоны сделали для искусства беседы столько же, сколько актерская игра Дэвида Гаррика для Шекспира. Они, как выразилась мадам Неккер, были посредниками, помогая «чувствам проникать в души людей». Хорас Уолпол, питавший отвращение к посетителям салонов («свободомыслящие, ученые, лицемер Руссо, насмешник Вольтер… все они так или иначе самозванцы»), стал тем не менее постоянным посетителем салона мадам Жоффрен, обнаружив, что, сколько бы мужчинам ни нравилась претенциозность других мужчин, присутствие умных женщин, на которых они хотели произвести впечатление, превращало обычно неловкие встречи в волнующие. «Я никогда не видел никого, – писал он о хозяйке, – кто так легко улавливает недостатки и умеет убеждать. Раньше я никогда не любил, чтобы меня поправляли… Для меня она стала и духовницей, и наставницей. В следующий раз, когда я увижу ее, мне кажется, я скажу: о Здравый Смысл, садись; я думаю о том-то и о том-то; разве это не абсурд?»
Смешение умных женщин и умных мужчин вывело сексуальные отношения на новый уровень. «Возникали теплые, глубокие, иногда страстные дружеские отношения, но они почти всегда носили платонический, не бытовой характер». Мужчины и женщины научились ценить друг друга за характер, а не за внешний вид, обращая во благо различия между ними, пытаясь понять себя и ближнего. На их встречах рождались эпиграммы, стихи, афоризмы, портреты, панегирики, музыка, игры, которые обсуждались с необычайной обстоятельностью, но без злобы, ибо существовало правило: участники должны уметь договариваться. Предпринимались сознательные усилия, чтобы не отставать от всего нового в литературе, науке, искусстве, политике и нравах, но женщины, управлявшие такими салонами, не были специалистами ни в одной из этих сфер. Их достижение состояло в том, чтобы избавить людей от тяготившего их наследия хамской манеры общения в научных кругах, когда результат дискуссии состоял в том, чтобы сокрушить других тяжестью собственных знаний. Тем самым они наполняли прозу XVIII века ясностью, изяществом, универсальностью, «процеживая идеи сквозь умы других людей», заставляя серьезность быть беззаботной, разум – помнить об эмоциях, вежливость – соединяться с искренностью. Миссис Кэтрин Филипс, открывшая салон в Лондоне (мы бы знали о ней гораздо больше, если бы она не умерла в 1664 году в возрасте тридцати четырех лет), описывала свой салон как «Общество дружбы, в которое допускались мужчины и женщины и в котором должны стать предметом обсуждения поэзия, религия и душа».
Однако небольшие группы часто ограничивают индивидуальность своих участников и снижают их способность выражать свои мысли и чувства. Хороший вкус, который культивировали салоны, часто диктовал тиранические требования, так что никакого другого уже не терпели. Хотя они пытались приучить себя «наслаждаться общением с другими» и ценить то, что Монтень называл «многообразием и разношерстностью природы», часто это заканчивалось поклонением собственному интеллектуальному блеску или подражанием ему, и беседы, по сути, стали фальшивыми. Когда салон начал навевать такую же скуку, как королевский двор, решено было уйти в беседы тет-а-тет. По мере того как росло стремление к более интимной беседе и усиливалась жажда искренности, подходящим убежищем для обдуманного обмена личными мыслями казались только письма.
Чтобы поддерживать разговор, одного желания общаться недостаточно. Например, в Испании в XVIII веке было развито искусство шепота (chichisveo), когда женщина предоставляла мужчине, но не собственному мужу, привилегию поговорить с ней наедине. Средневековые рыцари совершали великие дела во имя своих дам, теперь же мужчинам дали шанс продемонстрировать свое красноречие. Мужья не возражали, не только потому, что это должны были быть платонические отношения, но еще и потому, что долг поклонника состоял в том, чтобы разыграть комедию порабощения, преданности женщине, которой он не мог обладать. И действительно, он ухаживал за ней почти как слуга, появляясь в девять утра, чтобы предложить ей шоколад в постель, высказать свое мнение о том, что ей следует надеть, сопровождать ее на прогулках, посылать ей цветы и шляпки. Но когда ни ему, ни ей особо нечего было сказать, беседа содержала лишь сплетни и жалобы на прислугу. «Дама, которая умеет беседовать о шляпках, кабриолетах, упряжке и подковах, думает, что достигла вершины мудрости и может задать тон разговору. А мужчины, чтобы угодить женщинам, выучивают тот же лексикон и становятся смешными». Подобное имело место и в Италии, и, несомненно, в других
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 125
