заслужил хорошего пинка, так это миссис Дадли.
Через несколько дней знаменательное событие потускнело и жизнь в школе вернулась в прежнее русло, что меня совсем не радовало.
Я старалась изо всех сил. Дни проходили за днями: одни – терпимые, другие – не очень. Уроки в классе мистера Кэппа так и оставались сорока двумя минутами света, а ненавязчивое жужжание Мэй Дарасаватх, болтавшей обо всём и ни о чём, делало их ещё ярче.
Самыми трудными были три минуты между уроками обществоведения и естествознания. Три минуты. Сто восемьдесят секунд. Вроде бы немного, но они тянулись нескончаемо долго.
Каждый день после урока обществоведения Мэдисон в сопровождении верных двойняшек Осло проходила мимо меня. И каждый день размазывала меня по стенке.
Нет, она не била меня физически. Мэдисон ни разу не толкнула меня, не ущипнула и не подставила подножку. Ни разу её наманикюренный пальчик не прикоснулся к моему бренному телу. Её оружием стал шёпот. Она никогда не пускала его в ход при взрослых, если они могли услышать, а сверстникам не было до меня дела, поэтому некому было её остановить.
– Вы видали? – начинала она, перешагнув порог класса обществоведения.
– Что? Что? – заученно отвечала одна из двойняшек.
– У Тухлоедины из волос выползли два таракана и спрятались под воротник!
– Не может быть! Правда? Гадость!
– Бу-э. Какая ты грубая, Мэдди!
Хуже было, когда Мэдисон говорила о моих родителях – ну или о тех людях, которых она представляла моими родителями.
– Знаете, что я слышала? – могла начать Мэдисон. – Что её отец сидит в камере смертников. Я даже не могу вам сказать, что он натворил, – это так ужасно. И я видела, как её мать копается в мусорных баках за супермаркетом, ищет для них еду. У неё морда как у хорька, а зубы все гнилые и кривые. Ничего удивительного, что Тухлоедина вся в неё!
Если бы я только могла развернуться и наорать на неё, или врезать кулаком по этим ровным белоснежным зубам, или рассказать оказавшимся рядом такую гадость про Мэдисон, что она разревётся и убежит. Но я никогда такого не сделаю. Ничего подобного.
Это будет против Правила номер четыре.
Мэдисон понятия не имела о Правилах выживания в средней школе. О них вообще не знал никто, кроме человека, который их придумал и выполнял самым строгим образом. То есть кроме меня.
Правила вступали в силу с момента, как я входила в автобус утром, и действовали до того, как его габаритные огни исчезали за углом вечером. Это были неписаные Правила, что не мешало мне их выполнять.
Вот они:
Правило № 1. Никогда не разговаривай ни с кем, кроме взрослых, а с ними – только когда тебе задали прямой вопрос.
Правило № 2. Когда переходишь из одного класса в другой, держи книги крепко прижатыми к груди, голову опущенной и двигайся как можно быстрее, стараясь ни к кому не прикасаться.
Правило № 3. Приходи в столовую до того, как возникнет очередь в кассу, и садись за маленький круглый столик. Если опоздала, спрячься до конца обеда в туалете.
Правило № 4. Если другие дети дразнят тебя и обзывают, не делай ничего. Когда они толкают тебя и отнимают книги, не делай ничего. Когда не знаешь, что делать, не делай ничего.
Правило № 5. Если чувствуешь, что сейчас разревёшься, вонзи ногти в ладони. Потом, когда придёшь домой, можно будет взять подушку и выплакаться в неё, пока слёзы не высохнут. Потом напомни себе, что школа – это не навсегда, хотя почти всегда кажется, что это никогда не кончится.
Идея создать Правила выживания в средней школе возникла в прошлом году, в мой первый день в шестом классе школы Онига Вэлли. Мы едва успели переехать сюда пару дней назад, в конце сентября. Нас поселили в местном приюте, а мама настояла на том, чтобы мы сразу отправились в школу.
Я попала на урок в класс миссис Уилбур утром во вторник в последней чистой футболке, заправленной в рваные джинсы с дырявыми карманами и болтающимися ременными петлями. Восемнадцать пар глаз вонзились в меня, будто в класс привели бешеную собаку. Я как можно старательнее сосредоточилась на изучении своих грязных кроссовок.
Миссис Уилбур положила мне на плечо костлявую руку и сказала:
– Послушайте, класс. Это Люси Блум. Она только что переехала к нам из Чата… Чута… из другого места. Давайте сделаем всё… Билли, вынь карандаш из носа сейчас же! Давайте сделаем всё, чтобы ей было хорошо в нашем классе. Итак, Люси, ты не хочешь рассказать нам о себе?
Я открыла рот, но не выдавила ни звука.
Рассказать о себе? Что я могла им рассказать? Как мама тайком увела нас ночью из дома, пока пьяный отец стрелял по окнам из своего глока? Как мы покинули графство Чатокуа: Антония спала на заднем сиденье, а мама вела машину одной рукой, другой прижимая к синяку на щеке пакет со льдом? Или как нам пришлось остаться в Онига Вэлли, потому что у нас кончился бензин? Или каково это – жить в сыром и вонючем приюте, питаясь крекерами и жареными бобами, потому что на этой неделе не получили ничего другого от благотворителей? Или как мама плачет по ночам в подушку, когда думает, что мы спим?
Я не хотела, чтобы кто-то что-нибудь обо мне знал. Я хотела только провалиться сквозь землю, а вместо этого стояла перед классом с открытым ртом, будто у меня онемели все мышцы разом. Ученики не сводили с меня глаз. Миссис Уилбур озабоченно нахмурилась: она поняла, что идея оказалась не самой лучшей. Всё, на что я была способна, – стоять столбом, словно куча слежавшегося мусора. Я не проронила ни слова. И могла простоять ещё лет сто – всё равно ничего бы не изменилось.
По крайней мере, так мне казалось в тот момент. Но, как всегда, я ошиблась.
Со всё ещё открытым ртом я немного наклонилась вперёд. Девочка в нарядном красном топе за первой партой подалась ко мне, наверное, чтобы лучше слышать. Никогда я не видела таких чудесных карих глаз, о чём и хотела ей сказать. Но… меня вытошнило прямо на её парту.
Что случилось потом, я не помню. А может, я просто не захотела ничего запоминать. Не знаю. Ясно одно: теперь мало кто отваживается со мной заговорить. Как по мне, так и ладно.
Но имя девочки я запомнила сразу. Мэдисон Андервуд. Мэдди. Она быстро и ясно дала мне понять, что мне не
