не допущу подобной службы в Орлисе. Вам ясно?
Очень хотелось расхохотаться ему в лицо, но я сдержалась. Мне стало интересно, зачем он завёл этот разговор.
– Но, учитывая ваше бедственное положение, крайнюю молодость и незаурядные внешние данные, я готов предложить вам… скажем так, покровительство. Мы можем обговорить ваше содержание, разумеется в разумных пределах.
Я всё же рассмеялась, чем немало его оскорбила.
– Летт Тувор, прежде чем вы сразите меня своим великодушием, позвольте уведомить вас, что завтра утром я покидаю Орлис. Вам не придётся переживать по поводу упадка нравственности в городе или ужимать в тратах дражайшую супругу.
Тувор побагровел. На фоне белых волос это выглядело забавно.
– Покинете Орлис? Завтра? Но куда вы пойдёте?
– Подальше от вашего города, – «вашего» я подчеркнула.
– Имейте в виду, – уши Тувора пылали, – никто не сделает вам более щедрого предложения! Доля от наследства летта Лирина – пятьсот зелов, на них вы далеко не уедете!
Мысленно я поблагодарила Отрешённого за то, что согласилась на условия Ирвина. Если мой покойный муж не врал, чего за Арденом не водилось, от его приличного состояния мне выделили даже не десятую – сотую часть. Хорошо, что я сэкономила на дороге до Нейсса, иначе действительно пришлось бы наниматься в прислуги.
– Это мои проблемы, летт Тувор, никак не ваши. Так вы выдадите документы и причитающиеся мне деньги?
Рука Тувора полезла в нагрудный карман, и на стол шлёпнулись мешочек и три свитка. Удостоверение личности Мэйлин Лирин, гражданки Гидара, свидетельство о её браке с Арденом Лирин и свидетельство о смерти летта Лирина. В мешочке оказалось десять золотых монет – пятьдесят зелов в каждой. Он держал всё это при себе, поскольку не сомневался, что я приму его покровительство.
– Учтите, летта. Если завтра вы не уедете, я лично позабочусь, чтобы никто в Орлисе не посмел взять вас в так называемое услужение. И мы вернёмся к моему предложению, но условия перестанут быть столь выгодными для вас.
Документы я свернула и убрала в мешочек, а его без ложного стыда засунула за пазуху. При мне в Орлисе не случалось ограблений, но рисковать не хотелось.
– Всего доброго, летт Тувор.
Он не соизволил попрощаться. Рассчитывал, что я передумаю? Очень зря.
***
Фигурные стрелки часов на фасаде дома Собраний показывали половину одиннадцатого. Ясным весенним днём город выглядел не столь удручающе, как обычно. Центральную площадь, мощёную не тёмной брусчаткой, а светло-серой гранитной плиткой, заливало яркое солнце. Оно отражалось от лакированных боков везилей, стоящих перед зданиями, бликовало в окнах, выбелило стены домов. В Гидаре даже глина, из которой лепили кирпичи, при обжиге приобретала цвет снега.
Если бы не обстоятельства, благодаря которым я очутилась в Орлисе, возможно, у меня не возникло бы к нему стойкого отвращения. К тому же в город я попала поздней осенью, когда ветра с севера принесли низкие плотные тучи и бесконечные затяжные ливни. Солнце почти не выглядывало, все цвета слились в грязно-бурый. Зима же стала для меня настоящим испытанием. До этого я вообще не видела снега, а тут он сыпал и сыпал – каждый день, пока на улицах не выросли сугробы в половину человеческого роста. Иней рисовал затейливые узоры на стёклах, холод впивался в тело, стоило просто подойти к окну. Я мёрзла так, что порой с трудом заставляла себя выползать из-под тёплого пухового одеяла, и почти не жалела о том, что не могу покидать спальню. Орлис – жуткое воспоминание, которое я постараюсь побыстрее выкинуть из памяти. Но прежде чем уехать, в истории моего пребывания здесь необходимо поставить точку.
Дом Согар я нашла без труда. Она много раз описывала своё гнёздышко на пятой улице – названия в Орлисе заменяли цифрами. Из таких же белых кирпичных домов он выделялся крышей, выкрашенной не в серый, а в ядовито-зелёный цвет. В навесных ящиках под окнами расцветали бледные северные примулы, которые в Кирее безжалостно выпалывали вместе с остальными сорняками. Никогда бы не заподозрила грубоватую Согар в сентиментальной любви к цветам. На мой стук дверь открыла девочка лет двенадцати, однако выше меня на полголовы, – крепкая, плечистая, белобрысая. Здороваться она не спешила.
– Добрый день. Могу я видеть летту Герун? – спросила я под пристальным взглядом светло-серых глаз.
Вместо ответа девочка развернулась и молча ушла в дом, правда, оставила дверь открытой. Через пару минут я услышала чеканную поступь Согар. Поверх блузы и юбки на ней красовался фартук в крупную синюю и бордовую клетку, огромные руки были перепачканы в муке.
– Мей? – забеспокоилась Согар. – Случилось что?
– Добрый день, летта Герун. – Я старалась не опускать голову. – Дело в том, что завтра я уезжаю из Орлиса, а перед отъездом хотела бы попрощаться с мужем и ребёнком. Но я не знаю, где вы хороните мёртвых. Не могли бы вы объяснить, как туда пройти?
Согар заулыбалась, словно услышала что-то приятное.
– То-то же! Это Богиня до тебя достучалась, размягчила сердце. Постой тут. Я сама тебя провожу.
Вряд ли на меня повлияли Боги. Отрешённый учил, что ушедшие в Небесные Чертоги всегда незримо рядом с нами. Желающим поговорить с ними достаточно помолиться и мысленно передать то, что хочешь сказать. Только сейчас для того, чтобы поверить в будущее, мне было необходимо проститься с прошлым. Окончательно признать, что Арден мёртв и я свободна. Согар вернулась скоро, уже без фартука и с чистыми руками, но в той же лёгкой блузке. Для неё, привычной к холоду, давно наступило лето.
– Пошли!
Я засеменила за ней, еле поспевая за размашистым шагом.
– Уезжаешь, говоришь? С Гирелом, надеюсь?
– Да. Он нанял меня в качестве учителя нейсского языка.
Она расхохоталась.
– Ой не могу! Сразу видать столичную хватку! Наши мужики простые: зовут в жёны или содержанки, а тут – у-учи-итель! Хотя такого красавчика я бы тоже поучила, кабы не мой драчливый муженёк. Повезло тебе, Мей.
Согар бросила на меня косой оценивающий взгляд.
– Или ты и впрямь ведьма. Тебе сколько лет-то?
– На Равноденствие исполнится девятнадцать.
– Кажешься гораздо старше, – припечатала Согар. – Больно безразличная ко всему. Ни веселиться не умеешь от души, ни горевать, одним словом – кирейка. Хорошо, что ты едешь с Гирелом. Пока Арден был жив, остальные кое-как себя сдерживали, теперь бы раздухарились. Есть в тебе такое, – она неопределённо повела рукой в воздухе. – Мужики присвоить хотят, бабы придушить. И дело даже не в твоей ведьмовской красоте. Знавала я похожих на тебя девиц, недотрог-несмеян, которых ни подарками не проймёшь, ни речами сладкими. Оттого в мужчинах зуд поднимается –
