упустить из фокуса внимания — легко, но при нужде я теперь мог вспомнить каждую деталь каждого события, которое со мной произошло, содержимое каждой страницы, которую прочитал в своей жизни, и каждую крошку, застрявшую в спутанной бороде Первого чародея за все наши встречи. Совсем идеальной и полной память не была, и в ней хватало провалов, особенно в тех областях, которые касались детства или рутинного, повседневного быта, когда выполняешь действия рефлекторно, не подключая к этому сознания, но то, что я бы и так смог вспомнить при жизни, пусть и очень смутно, сейчас воскрешалось в памяти чётко и детально, как никогда раньше. Именно это и помогло сравнить ощущения от разных «наводок», обнаружив почти исчезающе малую разницу, буквально на самой грани оттенка, которую в прижизненном состоянии сознания я, бесспорно, пропустил бы.
Так у меня появилась контрольная группа из десятка эльфов и десятка людей. Гномы с Тенью почти не связаны, и со снами у них всё неоднозначно, ну а косситы — это кунари, а кунари следуют Кун, и с желаниями, тем более горячими и страстными, у них туго. Вообще, если задуматься, вся их религия словно заточена на борьбу с демонами и одержимыми. Гордыня, Гнев, Страх, Праздность — всё это порицается невозмутимыми рогоносцами, ну а своим магам они вообще рты зашивают и следят так, что любой храмовник от зависти удавится. Это, конечно, если Стэн не преувеличивал жестокость порядков последователей Кун по отношению к своим Одарённым, но вряд ли — этот кунарийский разведчик всегда был на редкость точен и однозначен в своих определениях. Да, пожалуй, из всех моих «друзей» он по шкале возможности «не воткнёт кинжал в спину» следовал сразу за собакой.
Мабари, кстати, было немного жалко — опять он потерял хозяина, что для этой породы зачастую страшнее смерти, ведь, как правило, они выбирают себе одного партнёра и на всю жизнь, а тут уже второй пал за, без малого, один-единственный год. Впрочем, за будущее мабари в Ферелдене волноваться не приходилось, уж в Денериме-то найдётся кому за ним присмотреть, хотя бы на это Алистера должно хватить.
Эх, ладно, вернёмся к экспериментам. Десяток эльфов и десяток людей. Разные характеры, положение, пол, возраст и происхождение — от юного оборванца из эльфинажа и бродяги-долийца до зажиточного торговца и благородного пожилого дворянина. А далее пошли «практические экзерсисы» — простое наблюдение, вмешательство на уровне создания фантома и личное участие.
По первости результаты были разрознены и непонятны. Картинка никак не складывалась, и единственное, что я вынес, — это два момента. Первый: полноценно «входя» в чей-либо сон, я рефлекторно принимал свой старый облик, пряча рога и крылья. Осознанно я мог принять и любой другой, благо несколько стабильных и хорошо детализированных образов для действия в Фэйде, включающих в себя даже несвойственные мне самому способности, выучил ещё при жизни, но эти два ощущались на совершенно ином уровне, м-м-м… близости, чем какое угодно иное воплощение внешности и тела. При этом эльфийский таким был по привычке, а вот демонический отражал природу и ощущался даже немного роднее и… правильнее. Потому, если облик эльфа не противоречил сюжету сна, я предпочитал использовать его, пусть по первому времени делал это неосознанно. Разумеется, в грёзах критическое мышление смертных отключается, простые люди меня даже не видят, пока я сам не вмешаюсь в ход сновидения, но всё равно вмешательство в облике демона для большинства ситуаций ничем хорошим не закончится. Не хотят смертные видеть в своих снах демонов, так уж жизнь устроена. Второй же момент — то, что «личное участие», при прочих равных, даёт сил и «сытости» несколько больше, чем при действии через фантома, и много больше, чем при простом наблюдении.
Промучавшись ещё пару десятков повторов на каждом подопытном, удалось выявить и другие закономерности. Всяческие пытки и изощрённые казни сил особо не приносят, вопреки утверждениям всяких доморощенных «экспертов» по природе демонов, с коими я имел знакомство ещё в смертном состоянии. Кстати, также я чётко уяснил, что среди людей попадаются такие больные ублюдки, до которых слившемуся с Ульдредом Гордыне ползти было как из Вейсхаупта до Бресилиана… Не то чтобы я не знал этого раньше, но вот теперь, скажем так, отчётливо прочувствовал из первых рядов и понял, что умение демонов навевать кошмары — вещь очень нужная и полезная, которой я регулярно буду заниматься даже в убыток себе. Следом за «пытками» самым бесполезным, с питательной точки зрения, было богатство. Нет, кое-что с удовлетворения жадности мне перепадало, но что жадность людская, что жадность эльфийская особо большой ценностью не блистали. А вот признание, ощущение победы и славы — это было восхитительно, как и осуществление мести — в таком случае даже пытки смотрелись изысканной приправой… Но всё это не решало поставленной задачи и не отвечало на вопрос, а почему именно так, а не иначе?
Ответ на этот вопрос я нашёл ещё после сотни-другой опытов, когда уже едва ли не рефлекторно принимал «личное участие» в тех или иных снах. Решение задачи оказалось простым и банальным. Больше всего Силы давали те действия, что нравились мне самому. Как и положено демону, основной пищей которого служат эмоции смертных. Что-то подходит больше, что-то — меньше. Будь я Гневом, наверняка бы неимоверно радовался всяческим сценам резни и избиения, когда ревущий от ненависти спящий с наслаждением колошматил фантомов, а Гордыня наверняка сидел бы рядом с тем дворянчиком, во снах видящим себя не иначе чем в королевской короне, со статью живого бога и с огромной толпой восхищённо охающих вокруг прихлебателей самого вельможного и представительного вида. Но мой случай был несколько сложнее — демоны Желания многогранны и непостоянны, потому, вероятно, могут подстраиваться под любые чувства, пусть и получают с них, скорее всего, меньше, чем «специализирующийся» на конкретной эмоции собрат. Но я раньше был смертным и потому куда как менее «гибок». У меня уже сложился определённый набор предпочтений, моих собственных желаний, и потому чем ближе… назовём это «вектор желаний» спящего к тому, чего бы я хотел сам, тем вкуснее и питательнее для меня его сон. Потому иллюзорное изнасилование несчастной жертвы во сне того стражника мне почти ничего не дало, а вот сон парня из эльфинажа о горячей ночи с симпатичной подружкой стал «праздником живота».
Поняв общий принцип, мне оставалось только «каталогизировать» сны по их полезности и приятности, после чего, воспользовавшись уже открытым умением «запоминать закуску», составить самые интересные сны… мои охотничьи угодья
