class="p1">Купеческий сын от процедуры и уважительного обращения выпал в осадок и моментально начал смотреть на бывших коллег как на дерьмо. Чист, дорого одет, отмечен принцем, опоен такими перспективами, что его отцу и не снились — самое настоящее перерождение!
Глава 4
Оторвав голову от подушки, я зевнул, потер лицо — надо бы побриться и подравнять так идущие моему красивому лицу щегольские усики — и сел в кровати. Рефлексы подталкивали встать и идти в уборную, но это — рудименты, мне теперь нифига самому делать не придется до конца моих дней, который наступит, я надеюсь, очень нескоро:
— Андреич!
— Сию секунду, Георгий Александрович! — моментально отозвался слуга из-за двери.
Караулил и запомнил вчерашнее позволение называть меня по имени-отчеству. Я бы и на просто имя согласился — чего нам, пятнадцать лет знакомым, стесняться? — но это из разряда фантастики.
Дверь открылась, и в комнату вошли слуги. Карл и Стёпка протирали меня теплыми влажными полотенцами, Петька, как старший по рангу, чистил зубы — эта технология в эти времена уже освоена. Далее рейткнехт Юрка и гардеробщик Федор одели меня в исподнее, усадили на стул, повязали на шею салфетку, и Андреич, поправив опасную бритву ремнем и дождавшись, пока Стёпка намылит мне лицо, взялся за дело.
Опасной бритвой в прошлой жизни мне пользоваться не довелось, но страха, что меня порежут, как ни странно, нет — камердинер выглядит настолько уверенным в себе, что даже мысли о его ошибке не возникает. Мысли о том, что он сейчас перехватит мне глотку — вот они да, имеются, но были отогнаны прочь: он же пятнадцать лет верою и правдою!
После бритья мне тщательно вытерли лицо теплым полотенцем и нанесли немного лосьона. Приятно пощипывает и дорого пахнет! Теперь можно одеваться дальше, в военного покроя сюртук. Интересно, если монарх будет носить нормальный гражданский костюм, такая мода приживется? Украсившиеся галифе ноги воткнулись в сапоги, и на этом пробуждение можно считать законченным.
Когда лакей унес инвентарь и удалился сам, я присел на диван:
— Андреич, достань-ка календарь. Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой.
Добродушно улыбнувшись, камердинер отреагировал на цитату:
— Я очень рад, что ваше чувство юмора вернулось, Георгий Александрович.
Вооружившись журналом, он принялся знакомить меня с расписанием на день:
— Через тридцать минут Его Императорское Высочество и Его Высочество принц Георг приглашают вас разделить с ними завтрак.
Никки считает забавным время от времени записываться ко мне на прием или слать официальные приглашения, например, сходить до палубы покурить.
— Его Императорское Высочество и Его Высочество принц Георг приняли-с ваше приглашение пострелять после завтрака.
Чтобы не разочаровывать брата, я отвечаю ему тем же, благо писарь теперь есть.
— Его высокопревосходительство генерал-адмирал Басарагин ответили-с, что если один раз ему удалось научить вас морскому делу, второй раз получится подавно, и согласились провести для вас урок с полудня и до обеда.
— Это очень хорошо, — вполне честно кивнул я.
Вице-адмиралу пришлось рассказать про «амнезию» — а что делать? Как Никки, вымаливать озарение? Владимира Григорьевича я вообще не знаю — для роли он был не нужен, Илюха про него не рассказывал, а адмиралов всех мастей в Империи как грязи. Что ж, познакомимся — мне нужно тренироваться в общении с очень важными людьми, потому что Никки и греческий тезка такими вообще не воспринимаются.
— В четыре часа пополудни мы прибываем в Бомбей, — закруглился Андреич.
Волнуюсь — мне же в официальной делегации участвовать, вокруг будет куча народа, в провожатых и собеседниках — коварные англичане, и посреди всего этого — я в красивом сюртуке. Эх, какие кадры пропадают! Жаль, что нормальной кинокамеры ещё нет. Обязательно займусь этим вопросом по возвращению в Питер. Пусть в дворцовом серпентарии я ничего не понимаю, но фамилии изобретателей Тимченко и Фрайденберга помню замечательно. Пока народ безграмотен, хотя бы в крупных городах должны организовываться кинотеатры, в которых будут крутить обращения Николая к нации. Если он не расскажет народу, как сильно ему повезло с царем, народ же и не догадается. А какой эффект это произведет на людей? Сколько из них хотя бы качественные портреты царя видели? А тут — вон он, двигается, разговаривает, и глазами в самую душу смотрит. Сначала группу личных «Эдисонов» соберу, а потом можно и отечественный Голливуд строить.
За завтраком давали уху — сегодня можно, и мы с принцами дружно держали марку, стараясь не хлюпать. Черный сухарь просто так и черный сухарь, напитанный ухой — это небо и земля. Хрустнув зеленым лучком — где-то на корабле выращивают — Николай намекнул, что знает о моем усиленном питании:
— Жоржи, ты немного прибавил в весе.
— Толстый брат царя полезен, — глубокомысленно заявил я и отпил компота.
Если в Петербурге такого не будет, придется классово угнетать поваров, пока не научатся.
— Чем же? — приготовился принц Георг.
— Народ будет считать, что его обираю я, а не Никки, — развел я руками.
Из уважения к дарованной Господом пище мы посмеялись очень тихо.
— Право же, Жоржи, зачем тебе этот матрос? — поднял неудобную тему Николай. — В Индии преизрядно наших торговых представительств, и, если тебя интересует торговля — хотя я этого твоего каприза совершенно не понимаю — ты мог бы обратиться туда.
— Меня тронула его судьба, — пожал я плечами. — Четыре поколения его семья приумножала капиталы, и потеряли все за четыре года.
— Купечество — это риск, — остался равнодушен Николай.
Не посыпать же ему голову пеплом из-за каждого разорившегося купца? Так ни пепла, ни головы не напасешься. Мне тоже в общем-то плевать, просто нашел удобную отмазку.
— Сегодняшним утром мне посчастливилось встретить лейтенанта Илюшина, — поддержал разговор Георг.
— Васька́? — уточнил Николай.
Всех людей «подлого» происхождения уместно называть по имени с уменьшительно-ласкательным суффиксом, типа как ребенка.
— Васька, — подтвердил грек. — И я позволил себе расспросить его об этом матросе. В службе проявлял похвальное усердие. И умен.
— Хорошо, что ты нашел себе забаву, — оставшись в меньшинстве, кисло поддержал меня Николай.
— Мне нужен совет, братья, — натянул я на лицо смущение. — Я не знаю, что мне делать, когда мы причалим. Я боюсь опозорить нашу семью и Россию.
— Жоржи, ты не должен говорить так! — осудил Никки. —
