он не выглядел. Невозмутимый, на удивление уверенный в себе, возможно, немного взволнованный рассказанным им же. И он вообще не походил на подростка. Когда я его увидела впервые, мне показалось, что ему лет шестнадцать-семнадцать, но сейчас, глядя на серьезное и сосредоточенное лицо, на отсутствие подростковой неуклюжести, я бы не смогла точно определить его возраст.
Проанализировав еще раз услышанную история, не смогла сдержаться, чтобы не высказать свое на редкость бессмысленное мнение:
— Бред какой-то, — опять IQ подводит, но на большее я сейчас не способна.
Одно дело знать об изнанке и совсем другое — встретить его жителя, о существовании которого не знал вообще никто. И совсем уж бредово звучала история о королях и их хранителях. Осознание же того, что хранитель — это Вика, моя полуторогодовалая дочь, и вовсе упорно от меня ускользало.
Антон бросает на меня короткий нечитаемый взгляд и переводит мой вопрос на свой язык.
— Что за хрень я только что услышал?
— Хотел бы я найти всему какое-то оправдание, но его нет, — спокойно отвечает неожиданный и странный гость. — Получилось так, как есть, и теперь ни у девочки, ни у меня больше нет выбора.
И новое упоминание нашей дочери будто срывает шоры с сознания, и до всех нас, наконец, доходят смысл и причины происходящего этой ночью.
— Нет выбора, значит, — Антон медленно поднимается, горой возвышаясь над столом и над ставшим в сравнении с мужем каким-то хрупким все-таки подростком. «Подросток», в отличие от меня, глядя на тяжело дышащего от злости Антона даже не дрогнул и прямо встретил наполненный ледяной яростью взгляд.
— Отставить, — зычно рявкает Федор Ермолаевич, но в ответ получает только предупреждающий не вмешиваться взгляд Антона.
Никогда еще я не видела его в таком бешенстве. Молниеносный невидимый глазу выпад — и сильные пальцы сжимаются на шее Рэва. Я не знаю, что произошло в комнате, почему брошенная радио-няня так и не достигла цели, но что бы там ни было рука Антона беспрепятственно до той же самой цели добирается.
Рэв даже не пытается вырваться и лишь рефлекторно цепляется за напряженную до каменной твердости руку Антона.
— Не убей ребенка, — кряхтит Федор Ермолаевич, пытаясь оттащить мужа от «ребенка».
И я не знаю, чем бы это закончилось, но Вика отклеивается от моего плеча, на котором мирно дремала на протяжении всего рассказа, и оглашает дом, если и не его окрестности, возмущенным воплем, плавно переходящим в не менее оглушительный возмущенный и, одновременно, самый несчастный в мире плач по-настоящему обиженного ребенка.
От неожиданности я подскакиваю так, что с грохотом опрокидывается тяжелый стул, Антон разжимает стиснутые на совсем не хрупкой шее пальцы и резко оборачивается, а истерика дочери набирает обороты.
— Эй, мартышка, ну ты чего? — говорит ей ласково и проникновенно, но дочь смотрит на него как на предателя. — Я не собираюсь обижать… твоего… странного друга. — Антон с трудом пытается отфильтровать простую фразу от ругательств в своем духе, но все невысказанное открытым текстом читается в убийственном взгляде, который он посылает в того самого странного друга. Подумав секунду, добавляет: — Пока не собираюсь.
— Вряд ли ее интересуют намерения. Ей просто не нравится, когда мне угрожают, — поясняет Рэв, растирая шею, но снова выглядя при этом невозмутимо и независимо.
И мне вдруг самой хочется запустить в него чем-нибудь потяжелее, потому что невозможно оставаться спокойным, когда вот так рыдает маленькая девочка. Но стоит только об этом подумать, как плеснувшееся на дне голубых глаз волнение, когда он бросает короткий взгляд на Вику, выдает его истинное состояние.
— Какой-то сумасшедший дом, — Антон раздраженно проводит сразу двумя руками по волосам.
В попытках успокоить дочь, а скорее, успокоиться самой, ухожу с ней в свою спальню. Спустя пару десятков нервных шагов по мягкому ковру Вика перестает судорожно всхлипывать, но выглядит при этом так, будто впервые столкнулась с человеческим предательством. И я пытаюсь побороть в себе желание найти виноватых, потому что все получилось ненамеренно, неожиданно и на голых рефлексах.
С трудом успокоив и успокоившись, не без опаски выхожу в коридор, тут же оказываясь в эпицентре переговоров, и замираю, не зная, выйти мне в зал или поберечь наши с Викой нервы и снова уйти в комнату.
— Не раньше восемнадцати, — рычит Антон.
— Слишком долго. Четырнадцать.
— Это не торги, — отрезает Антон. — Это условие.
Слышу тяжелый вздох Рэва и закусываю губу. Если то, что он рассказал — правда, то он мог в любой момент забрать Вику, но не сделал этого… И, судя по горестному вздоху, уже искренне об этом жалеет.
— Я понимаю, — говорит, наконец, и сейчас кажется мне единственным в этом доме… адекватным, что ли. — Поймите теперь то, что я пытаюсь донести. В ней нуждаюсь не только я. Девочка всегда сама первая приходит ко мне…
Слышу скрежет отодвигаемого стула и тороплюсь войти в зал, представляя, как Антон снова сжимает и так пострадавшую шею не по годам смышленого, но все же подростка. Но опасения оказываются напрасными — теперь встал Рэв. Заложив руки за спину и нахмурившись, прошелся туда и обратно вдоль стола и замер, наткнувшись взглядом на меня с заплаканной дочерью.
— …Она действительно нуждается во мне.
— Она еще слишком маленькая, чтобы что-то понимать, — возражает Антон, но Рэв только коротко качает головой.
— Есть вещи, которые не требуют глубокого понимания. — Он поворачивается к Антону. — Если вы думаете, что я в восторге от того, что привязан к маленькой девочке, то ошибаетесь. Я был бы рад, будь она моя ровесница, но нам с ней не повезло, — он пожимает плечами. — Год назад я смог уравновесить потоки времени, чтобы разница между нами не увеличивалась, но я не могу повернуть время назад или ускорить его бег…
Тут он резко замолкает, останавливается, будто наткнулся на невидимую преграду, и задумчиво сканирует взглядом притихшую и внимательно и серьезно следившую за ним Вику.
— …Если только вы не согласитесь переселиться в мой мир. Время в нем может идти быстрее, и если она будет там, а я останусь здесь… Ненадолго. Скажем, на один местный год? Если закрыть портал в подвале, то там пройдет три… — и уже будто бы себе под нос, — почему я раньше об этом не подумал? Нестрашно, если я исчезну на три года. Разница между нами сократится несильно, но тем не менее… это будут уже не пятнадцать лет.
На всю эту тираду Антон сначала хмыкнул, а потом и негромко рассмеялся.
— А тебе палец в рот не клади…
— Что это значит?
— Это
