стоял в воде, снова заговорил.
— По-карибски, сэр. Они говорят по-карибски. Мы называем этот язык местным[4].
Тут я призадумался.
— Хорошо! А как насчет черепах? Вы обещали мне сказать, какие здесь ловятся. Решили вы что-нибудь?
— Мы ловим пять различных черепах, сэр.
— Превосходно… — начал я, но тут меня словно камнем ударило, и я крикнул: — Пять! Вы сказали, пять?!
На этот раз старик посмотрел на меня с недоумением. И остальные тоже. Я понял, что веду себя неприлично. Чтобы сгладить впечатление, я начал отхаркиваться, плевать к вести себя очень непринужденно.
— Отлично! Пять, значит… — сказал я. — Какие же эти пять пород? Во многих местах ловят только четыре. Какие вы ловите?
— Четырех-то мы часто видим. Мы ловим биссу… Знаете такую, сэр?
— Биссу, знаю. А вы ловите кожистую?
— Это какая же?
— Такая большая, черная, с хребтом. Самая здоровенная. Лут…
— Да, сэр, лут… только мы называем ее черепаха Ориноко.
— Правильно! Затем вы ловите зеленых.
— Ваша правда, сэр.
— Затем логгерхедов.
— Да, логгерхедов. Но мы ловим их только в глубоких водах.
Тут я перевел дыхание. В услышанном не было ничего загадочного; тайна должна была раскрыться сейчас.
— Хорошо, — сказал я. — Ну а еще какая? Как называется еще одна порода?
— Батали, сэр.
Остальные закивали головами, а губы их сложились так, будто они произносят слово «батали».
— Батали? — переспросил я. — Что это за батали? Я такой не знаю. Как она выглядит?
И тут он мне все объяснил:
— Маленькая черепаха, сэр, серого цвета. У нее круглый панцирь и большая, как у логгерхеда, голова. Батали появляется здесь не всегда, только когда паводок на Ориноко слабый, а течение с моря сильное. Это дурная черепаха, сэр. Она царапается, и кусается, и не желает лежать на спине.
Поняли ли вы, что говорил мне этот человек?!
А он продолжал:
— Здешний народ называет ее «разрыв-сердце» черепаха, так как у нее разрывается сердце, когда она попадает на палубу. Батали — плохая черепаха, она не выносит перевозки. Мы не можем довезти ее до дому. Да и ловим мы их мало: три-четыре за весь сезон, и только при сильном морском течении.
Te же самые слова были произнесены восемнадцать лет назад в тысяче миль отсюда. Этот стоявший в воде человек доказывал, что ридлеи водятся у берегов Тринидада! Может быть, он кое в чем и ошибался или морочил мне голову выдуманными, не соответствующими его познаниям подробностями, но он доказывал, что ридлеи появляются на здешних берегах так же, как, скажем, на побережье Англии.
Как же попали ридлеи на остров Тринидад?
Так как в Карибском море нет ридлей, да и нет отклоняющегося к югу течения, батали на Тринидаде могли появиться только из Атлантики. Морское течение, о котором упоминал старик, частично образуется из Северного пассатного течения, переходящего затем в Гольфстрим, а частично из Южного пассатного течения, являющегося продолжением Бенгальского течения, которое идет от берегов Юго-Западной Африки. Ридлеи могут попросту застрять в водах Гольфстрима, когда это течение несколько отклоняется к югу Европы, плыть до Азорских островов — последнего места, до которого мы можем проследить их путь. А затем вместе с течением, движущимся на запад, в направлении Бразилии, они вновь пересекают океан и доплывают до Тринидада.
Ho, может быть, тринидадские черепахи вообще не принадлежат к ридлеям Гольфстрима, а являются породой, которая обитает вдоль западных берегов тропической Африки? Для этой африканской группы ридлей характерны шесть или семь больший чешуй с каждой стороны панциря, в отличие от пяти чешуй у черепах Мексиканского залива. Было бы очень просто установить, что представляют собой тринидадские батали, если бы я мог увидеть хотя бы одну-единственную.
Вот те размышления, которым я предался на каменистой тропе, как только ко мне вернулось самообладание.
— Скажите, не могли бы вы показать какой-нибудь старый панцирь этой самой батали, — сказал я. — Может быть, он где-нибудь валяется. Или ее череп.
У старика, стоявшего в воде, появилось виноватое выражение.
— Мы их не привозим, сэр… — сказал он.
— Может быть, их легко поймать, когда они выходят откладывать яйца? — спросил я.
На его лице снова мелькнуло выражение вины, и я знал почему.
— Эта черепаха не откладывает яиц, сэр! — сказал он. — Мы никогда не видели ее на берегу.
Что прикажете в таком случае делать? Допрашивать с применением пыток? Обращаться с пламенными речами к изумленной группе рыбаков? Вместе с хищными птицами рыться в гниющих отбросах? Обещать награду, как за помощь при стихийных бедствиях? Богохульствовать и ждать?
Так мне и не довелось своими руками нащупать доказательства.
Возвращаясь домой, я оставил в этих краях не только обязательство уплатить значительную премию за поимку батали, но и множество друзей среди жителей скалистого побережья и местных рыбаков. Но так ничего и не выяснил с «разрыв-сердце» черепахой!
Если здесь водятся батали и если они являются ридлеями, то, вероятнее всего, их приносят сюда африканские воды. В этих водах, очевидно, имеются молекулы флоридского происхождения, совершившие огромный круговорот. И где-то там, в неизвестном месте, находится родина батали — этих «разрыв-сердце» черепах, приплывающих к скалам, стоящим по ту сторону Матло, туда, где кончается наветренная дорога.
Глава третья
Весельчаки Питы из парка Варгаса
Был полдень, но в парке Варгаса царили сумерки. На примыкавших к площади жарких улицах жители Пуэрто-Лимона уже закончили свой рабочий день, лишь кое-где катили одиночки-велосипедисты, тарахтели случайные такси и время от времени верещали мальчишки — чистильщики обуви. В тенистом парке ленивцы давно прекратили всякую деятельность и висели спинами книзу на ветвях индийского лавра. Случайный наблюдатель мог бы утверждать, что все ленивцы спят; но я знал их лучше или, по крайней мере, надеялся, что знаю. Тут был один ленивец, в котором, говоря образно, бурлили чувства, но это не были чувства, которые отражаются на внешности. Ленивец с его эмоциями и мой интерес к ним удерживали меня в полумраке вот уже пятый день с начала пребывания в Пуэрто-Лимоне.
Переход из опаленных солнцем улиц в парк Варгаса напоминает ныряние в глубокий ручей: та же перемена света и то же ощущение прикосновения холода к коже. Ветви огромных деревьев переплелись здесь так же тесно, что только шальное пятно света достигало земли, и так высоко, что порывы бриза, долетавшего из бухты, кружились где-то наверху среди стволов. Трудно представить себе привлекательность подобного места до тех пор, пока вам не довелось томиться ожиданием в
