В 1978 году я переехал в Манчестер, где меня ждали три года клинической части обучения. Если до этого мы изучали анатомию и работали с трупами, теперь нас учили определять, что с человеком не так, осматривать пациентов, расспрашивать о симптомах и ставить диагноз.
Годы клинической подготовки принесли мне огромное удовольствие. Мне нравилось общаться с пациентами, знакомиться лично с каждым из них, а не только с их болезнью. Вместе с тем не все проходило гладко. На первой практике в хирургии я познакомился в палате с одной пациенткой. Она была чудесной, и каждый день я с нетерпением ждал встречи, внимательно следя за процессом ее лечения. У нее был рак легких, и ей требовалась пневмоэктомия[19]. Мы с ней настолько сблизились, что я попросил консультанта разрешить мне присутствовать на операции.
Когда наступил назначенный день, я был взволнован не меньше ее. Впервые мне предстояло оказаться в операционной, если не считать нескольких случаев в детстве с отцом. Я стоял в углу, пока ее готовили и застилали простынями: ее положили на бок, и я зачарованно наблюдал, как на груди делают огромный разрез. Время от времени консультант разрешала мне подойти ближе и заглянуть, демонстративно напоминая, что мне ничего нельзя трогать и, если я как-то помешаю, меня попросят уйти.
Примерно через два часа после начала операции хирург выругалась. Я с ужасом наблюдал, как из груди женщины на пол хлынула кровь. Атмосфера в операционной резко изменилась – помещение наполнил безликий холод. Началась паника; казалось, все перешли на крик. Мне велели уйти. Поскольку делать больше было нечего, я отправился домой.
На следующий день я узнал, что та женщина умерла на операционном столе. Случившееся стало для меня огромным потрясением – я по сей день вижу перед собой ее улыбающееся лицо. Впервые в моей жизни умер кто-то, кого я знал.
Это событие сильно повлияло на весь мой первый год клинической подготовки. Я начал сомневаться, по плечам ли мне эмоциональный стресс от потери пациента, которого довелось хорошо узнать. Я стал пропускать лекции и практические занятия и в итоге провалил в конце года экзамен по патологии. Мои мысли были заняты совсем другим. На пересдаче по микробиологии вместо обсуждения бактерий и вирусов мы с экзаменатором поговорили о том, почему я не сдал экзамен с первого раза. За двадцать минут я выложил все свои переживания и, ответив лишь на простенький вопрос по газовой гангрене, к своему удивлению, услышал, что успешно сдал экзамен. Я так и не узнал, почему этот преподаватель отнесся ко мне столь снисходительно, – возможно, он почувствовал, что впереди меня ждут лучшие времена.
Второй год моей клинической подготовки выдался куда более счастливым. Мы прошли пять двухмесячных практик по различным специальностям, и больше всего мне понравились два месяца, проведенные в акушерском отделении больницы Халл. Будучи студентом-медиком, я всегда относился к дипломированным врачам с благоговением: они казались мне людьми совершенно другого класса, до которых мне было еще далеко, и все они выглядели довольно грозно. В Халле же я повстречал чудесного старшего интерна Кэролайн Брум. Она была очень веселой и непринужденной, то и дело смешила пациентов, и рядом с ней было невероятно легко и приятно находиться – тогда-то я и понял, каким должен быть врач. Дело не только в осмотре пациентов и составлении их истории болезни – необходимо установить человеческий контакт. Она многому меня научила во врачебном деле, в том числе и тому, что в медицине нужны не только сухие знания, но и сочувствие и чувство юмора.
Во время той практики мы освоили искусство акушерства. Я лично принял роды у двадцати семи женщин и несколько раз провел эпизиотомию – так называется небольшой надрез промежности и задней стенки влагалища для предупреждения более серьезных разрывов во время родов.
КАК ВЫЯСНИЛОСЬ, Я МОГ ОДИНАКОВО ХОРОШО ЗАШИВАТЬ ЭТИ РАЗРЕЗЫ КАК ПРАВОЙ, ТАК И ЛЕВОЙ РУКОЙ – Я ОКАЗАЛСЯ АМБИДЕКСТРОМ, ЧТО ЧРЕЗВЫЧАЙНО ПОМОГЛО МНЕ В ХИРУРГИЧЕСКОЙ КАРЬЕРЕ.
В конце года нам предложили пройти летнюю стажировку за границей – в стране по выбору. Я решил отправиться в Сингапур, Малайзию, Таиланд и Бирму – главным образом потому, что хотел увидеть тюрьму Чанги в Сингапуре, куда во время Второй мировой войны попал мой дед, а также посетить военное кладбище Танбюзаят в Бирме, чтобы возложить венок, переданный мне отцом, на могилу его брата Герберта, похороненного там. Это было удивительное путешествие, во время которого я очень многое узнал, причем не только о медицине.
Последний год клинической подготовки выдался тяжелым: помимо работы в больнице, я частенько до поздней ночи сидел за учебниками. Мой труд окупился сполна: я закончил университет с отличием, набрав высший балл на выпускных экзаменах по медицине и педиатрии. После трех лет, проведенных в Манчестере, я наконец получил диплом и теперь мог называться врачом. Но каким именно врачом я хотел стать?
Иногда различают тех, кто занимается медициной и хирургией, чтобы подчеркнуть разницу между врачами: одни диагностируют и назначают, а другие оперируют. Я уже знал, что технические аспекты хирургии привлекали меня больше диагностических головоломок, и чувствовал, что в наследство от отца, хирурга-ортопеда, мне досталась неплохая пара рук, но не был уверен до конца – я бы очень удивился, узнав, сколько в итоге времени буду проводить в операционной.
Получив диплом, врачи начинали ползти по скользкой карьерной лестнице к должности консультанта – стоит напомнить, что каждый остается младшим врачом, пока не станет консультантом, в результате чего младшими порой называют чрезвычайно опытных людей в возрасте. Прежде чем попытаться стать консультантом, необходимо преодолеть три этапа: все начинается с интернатуры, после которой становишься ординатором, а затем старшим ординатором. Когда я получил диплом, неотложной хирургией в больницах заведовали дежурные ординатор и старший ординатор. Если им приходилось вызывать консультанта, это считалось чуть ли не провалом со стороны ординаторов, и младшие хирурги выполняли подавляющее большинство всех экстренных операций. Хирургия в 1980-х представляла собой испытание недосыпом и огромным стрессом на грани человеческих возможностей. Бо́льшую часть времени мы были в полном изнеможении – дежурили две ночи из трех и чудовищно много работали. Поскольку европейские директивы по организации рабочего времени приняты еще не были, мы работали в среднем по сто сорок часов в неделю. Нередко после бессонной ночи в операционной приходилось работать весь следующий день – это считалось нормой. Кроме того, от нас требовалось сдать основной экзамен на членство в Королевской коллегии хирургов Англии – он был значительно сложнее всех остальных экзаменов, которые мне только приходилось сдавать, как до, так и после этого. Многие лучшие хирурги того времени сдавали этот экзамен лишь со второго, третьего, а то и с четвертого раза. Я не был исключением – мне понадобилось четыре попытки, чтобы его преодолеть. Между тем главной задачей было заполучить следующее назначение, продолжать обучение и продвигаться по карьерной лестнице.
