пухлыми губами, которые на нем смотрелись вызывающе, и золотой серьгой в ухе, он отличался от других посетителей как острый нож из драгоценной стали от кучи ржавого лома.
— Я не испугалась. — Я совершенно точно испугалась. Даже сердце в груди билось сильно-сильно. — Я уже ухожу. Можете занять это место, если оно вам больше нравится.
— Не торопись. Я заказал еще вина да вкусной еды, — незнакомец обворожительно улыбнулся. Легко, словно старой знакомой, с которой рад был встретится, хотя я никогда прежде его не видела.
— У меня нет денег. Я пойду, — но выйти мне не удалось. Мужчина сел, закинув ноги на лавку, и единственным способом уйти теперь было перебраться через них.
— Пожалей путника. Скрась ужин своей красотой, а девица? Иль тебя дома муж ревнивый ждет?
Дома меня ждали Джон и очередная бессонная ночь в молитвах и надежде, что и к утру он останется живым. В ответ на мое молчание мужчина улыбнулся.
— Я Этьен. Как и другие, еду в столицу на турнир, надеюсь разжиться золотишком. В одиночестве ужинать не хочу, вот и попытал удачу тебя уговорить. Ужин в приятной компании с долгой дороги в сто раз вкуснее будет.
Мальчишки уже ставили еду нам на стол: кроме хлеба и каш был даже наваристый мясной бульон с луком и щедрыми кусками баранины. Тук поглядывал на меня зло, но молчал — Этьен был щедрым постояльцем, а чрезмерное дружелюбие не было грехом. Нужно было идти. Вот только мясо. И разговор с интересным и здоровым человеком. Я вновь посмотрела на Этьена и поняла, о чем говорила Ивет. Глядя на него сразу возникали томные мысли.
— И что я тебе должна буду за ужин? — сдаваясь, я села обратно, и сразу отломила большой ломоть хлеба, окунув его в похлебку. Хоть наемся.
Ивет принесла нам еще вина и подмигнула мне. Я схватила кусок баранины. Я тут только ради еды, а вовсе на мужчин не засматриваюсь. Ну разве что чуточку.
— Такая молодая, и уже такая подозрительная! — рассмеялся Этьен, наливая нам вино. Смех у него тоже был красивый. — Ничего, я ведь сам тебе компанию навязал. Не видел тебя раньше, вот и удивился — думал, такие красавицы только за морем в волшебной стране обитают.
Языком он молол, точно помелом. Красивый, веселый, щедрый — и скоро уедет. Любая бы засмотрелась.
— Нищая я, денег нет по трактирам ходить да незнакомцев развлекать, — откуда эта грубостью? Этьен не сделал мне ничего, даже вот накормил, а я себя с ним так вела, будто это он заставил меня Джона домой притащить, будто это он с деревенскими сговорился меня под барона положить. — Прости. Тебе веселая компания нужна, а я матушку только похоронила.
Этьен вновь улыбнулся, но улыбка эта от предыдущих отличалась. Грустная, почти робкая.
— Это ты меня прости. Не знал о твоем горе, повел себя, как дурак, — он убрал с лавки ноги. — Я уйду, не буду мешать. Наслаждайся едой.
Он поднялся, а я вдруг сказала:
— Останься. Ты ведь обещал историю.
Этьен внимательно посмотрел на меня. На мои израненные, в мозолях руки, посеревшее от труда и недосыпа лицо, красные глаза, и уселся обратно.
— И правда.
Этьен говорил много — о странах, в которых я никогда не побываю, и людях с чудными обычаями, которых никогда не увижу. Обедневший дворянин, он в отрочестве покинул родной дом и скитался, в поисках богатства и славы. Теперь его дорога лежала в Монлуньер — столицу Физалии, на турнир, объявленный королем Георгом в честь завоевание варварских земель где-то далеко. Беседа была легкой и приятной, а ужин — сытным. Впервые за долгое время я чувствовала себя умиротворенной.
— Спасибо, — поблагодарила я Этьена за вечер и еду.
Он отмахнулся от моих слов.
— Будь осторожна. С этим турниром в столицу стягивается много лихих людей. Лучше не связывайся с незнакомцами.
Возвращаясь домой, я думала, как мне не уснуть мертвецким сном — после дней заботы о Джоне и впервые за месяцы такого сытного ужина глаза слипались. Эту проблемы за меня решила торговка Вив, стоящая посреди моего дома и с любопытством рассматривающая распятие Джона, что до сих пор был в беспамятстве.
— Доброй ночи, — поздоровалась я и только потом вспомнила, что нужно испугаться. — Ой.
— А ты меня удивила, травница Мария. Я думала, либо сбежишь да сгинешь в городе, либо за Тома от безысходности пойдешь и смиришься, как все остальные. Но нет — наша Мария не так проста. Сядь, ты же падаешь от усталости. И как он у тебя при таком внимательном присмотре не помер еще?
— Я делаю, что могу! — разозлилась я.
— Очевидно, весьма немногое, — Вив резко поднялась и протянула мне склянку. Темно-зеленую, с гранями и изящной пробкой. — Выменяла прошлой осенью. Десять капель, чтоб унять лихорадку, и затем по три утром и вечером еще неделю, чтоб она не вернулась.
Я осторожно приоткрыла крышку. Резкий запах заставил глаза слезиться.
— Попробуй, — разрешила Вив и я вылила каплю драгоценного на руку и слизнула. На вкус было совсем не так горько: чуть кисловатый вкус оттенялся сильным, почти земельным травянистым привкусом.
— Таволга вязолистная с водяным трехлистником и исерканским мхом, что на святой земле растет, да кое-какие особые южные травы. Этим настоем с того света вернуть можно.
Если сварить его верно. Сама бы я не рискнула — уже слишком сильная таволга сама по себе, но коли мох и впрямь со святых мест, то любую траву обуздать и подчинить сможет.
— Почему ты предлагаешь такую ценность? У меня нет денег, что тебе прекрасно известно.
Вив посмотрела на Джона, которого мучила лихорадка. Лицо у нее сделалось странное — словно она вот-вот то ли расплачется, то ли рассмеется. Усмешка изломала ее рот, сделав старше и дурнее.
— Потому что из меня тоже не всю дурь выбили. Смотрю на тебя, и будто заново глупостью напитываюсь. А что до денег — это я с твоим гостем обсужу, коли выживет.
Я переодевала Джона и не нашла у него ни полмонетки, только старое массивное железное кольцо. Выглядел он таким же бедняком, как и я.
— А если не сможет? Тогда не дашь лекарство?
Вив задумалась, рассматривая пузырек.
— Не дать лекарство? Нет, так будет слишком скучно, — она щелкнула меня по носу, точно дворовую собаку, и улыбнулась. — Ты уж постарайся, чтоб гость твой не помер, да сиди тихо. Узнают, что ты накануне свадьбы мужика в доме прячешь, перестанут с тобой миндальничать. Сразу к барону отправишься, да и пропадешь, как остальные.
