15 августа мы бросили якорь в устье реки Большой, а уже 20-го после небольшого отдыха мы снова вышли в море и с Божьей помощью прибыли благополучно.
По мнению Лорки, рассказывал Шпанберг ужас как скучно, то и дело зачитывая со своего журнала даты и счисления. А ведь такие интересные вещи вокруг случались! И все же, несмотря на эту его сухую канцелярскую манеру, в штабе воцарилась долгая проникновенная тишина.
— Что ж, господа. — Беринг встал, опершись кулаками о стол и принялся внимательно изучать разложенную перед ним карту Шпанберга. — Великое совершено дело. С Божьею помощью меньше стало в окрестностях земель российских белых пятен. А близость Японии сулит как немалую выгоду в торговле, так и немалые опасения относительно их военных намерений. Но главное — Американской экспедиции положено начало! Теперь, милостью Господней, надлежит нам выполнить свою последнюю и самую важную задачу…
Нога у Лорки затекла совершенно. Он машинально переступил, и, не почувствовав онемевшей ногой опасности, с ужасным грохотом обрушился вниз, в сени.
— Лоренц! — Ваксель вскочил на ноги.
Чириков расхохотался, увидев, как Лорка занимается пунцовым румянцем весь, — от лба до подбородка и даже шеи. Командор Беринг, пряча улыбку, знаком приказал разгневанному отцу сесть.
— Вот тебе и секретное совещание… Что же мне с вами, молодой человек, теперь делать?
Лорка молчал, не поднимая глаз. А потом решился:
— Разрешите служить, командор! — А потом добавил просительно: — Иван Иванович!
Беринг прищурил глаза:
— До того, юноша, вам надобно б еще годков прибавить…
— Мне двенадцатый год! Тятенька сказывал…
Ваксель в сердцах грохнул кулаком по столу, и Лорка испуганно замолк.
— …и гардемаринскому чину обучиться… — продолжил Беринг
— Я готов! — отчаянно выкрикнул Лорка.
— …а наперво научиться дисциплине.
Отец побагровел: худшего оскорбления командор и придумать не мог.
— Разрешите мне вывести и наказать его примерно, — раздувая ноздри, тихо сказал он.
— Не разрешаю, — покачал головой Беринг, близоруко щурясь. — Ну-ка, молодой человек, подите сюда.
Лорка, боязливо косясь на отца, подошел. Беринг ткнул в карту.
— Посмотрим, что вы из рассказа капитана Шпанберга уразумели… Это что?
Лорка вгляделся:
— Это, должно быть, остров Матсумаи. Вот, капитан Шпанберг говорил, что видел его под 38 градусами северной широты… А это — вот! — остров Фигурный, где он видел тех волосатых людей. Тут бухта Поциенции. Ушел он оттуда с трудом превеликим, стало быть, для рейда наших прочих судов стоило бы поискать другую…
— Довольно, — прервал его Беринг сурово, но где-то в глубине его голубых глаз плясали яркие искорки. — Я вижу, юноша, к морскому делу вы весьма способны.
Не успел Лорка расцвести от неожиданной похвалы, как командор возвысил голос:
— Но к дисциплине вы, юноша, не прилежны! Назначаю вам штраф уборочными работами в штабе на две недели. Чтобы пол блестел! А там поглядим…
Глава 3
В добрый путь!
29 июня 1740 года, Охотск
Утро выдалось сырым и туманным. С моря дул резкий ветер и, несмотря на то что Охота давно вскрылась, неподалеку от устья еще носились льды.
Лорка стоял в самом конце шеренги моряков и, как все, с замирающим сердцем смотрел, как, трепеща на ветру, над грот-мачтой медленно разворачивается сине-белый Андреевский флаг.
Иван Иванович и отец стояли на носу. Отец возвышался над своим командиром на добрую голову, однако этот невысокий человек с добрыми усталыми глазами, которого Лорка так хорошо знал, сегодня выглядел как настоящий командор.
Он и отец были единственными среди всей команды, кто был одет по Уставу. Уж Лорка-то это знал: сукно для зеленого, с красными отворотами кафтана отцу было тем же, что и для командора, и шилось по тем же «чертежикам». Это позаботилась о построении мундира для мужа еще Анна-Кристина Беринг до своего возвращения с детьми в Петербург. Шерстяное сукно для мундира, широкополые голландские шляпы, белые чулки и чирики — туфли с пряжками, — были выписаны ею, когда супруга командора еще надеялась присутствовать при торжественном моменте. Остальные, как и сам Лорка, были одеты в серые бостроги — однобортные куртки и канифасные штаны. У некоторых на ногах красовались даже унты, потому как добыть в этих местах настоящие кожаные чирики было невозможно.
— Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков, — вперед вышел отец Илларион, дородный, круглолицый, в белой епитрахили, поручах и фелони. По традиции служба по случаю наречения кораблю имени происходила прямо на палубе.
Все вокруг затихли, перестав даже шевелиться. Бас отца Иллариона подхватили служки на берегу, и вместе с шумом волн, далекими криками чаек все это слилось в единый гимн.
Ульяна Ваксель, — «крестная мать», — одиноко стояла на берегу, молитвенно сложив руки. Крестным отцом, — восприемником, — конечно, никто, кроме самого командора, и быть не мог. Сейчас он стоял рядом с отцом Илларионом, готовясь «воспринять» корабль, точно младенца. Губы его шевелились в молитве.
Отец Илларион трижды обошел с кадилом «крестного отца» и вышел вперед. Загудел певучим басом:
— Нарекаю сей корабль именем Святого апостола Петра во имя Отца, и Сына, и Святаго Суха! Аминь! — По его знаку Беринг резким движением разбил о бушприт бутылку.
Ударила пушка, и моряки разразились приветственными криками. Лорку затопила гордость и радость: неужели случилось? Он знал, иногда и отцу не верилось, что великий путь все же приведет их сюда.
Много чего видел Лорка такого, чего и иным взрослым не вынести. И вся эта боль, весь этот труд всех окружавших его с детства людей были подчинены этой великой цели. Иной раз эта цель казалась несбыточной, а иной раз — бессмысленной и досадной, как писк комара над ухом. Иногда даже вовсе забывалась за неторопливым течением дней.
Но вот — сбылась! Глядя на этого стройного двухмачтового красавца, по строению и оснащению больше похожего на бриг, чем на пакетбот, даже не верилось, что он выстроен здесь, в этом далеком диком краю!
Командор подал знак, и матросы быстро разобрали веревки, удерживавшие «Святой Петр» на стапелях. Махина дрогнула, заскользила и плавно вошла в воду, вызвав новую волну громогласного «Ур-ра-а!». Отец Илларион грянул «Символ веры». Все подхватили, — ладно, вдохновенно. Лорка тоже запел, — знакомые с детства слова будто бы вылетали изо рта сами:
…Исповедую едино крещение во оставление грехов.
Чаю воскресения мертвых
И жизни будущего века…
Аминь.
* * *
— Немчура, немчура, уходи со двора!
Трое чумазых мальчишек стояли перед Лоркой строем, глумливо ухмыляясь.
Михайла Плетнев был белобрысый, как сам Лорка, двое других — братья
