я забыла. Мне исполнилось тридцать девять лет. Я чувствовала себя юной. Мы были так счастливы. Ту фотографию я никогда не беру в руки. Даже не знаю, где она лежит. После нее снимков нет.
Во время планового контроля перед выпиской врач обнаружил шумы в сердце младенца. Нас записали на повторный осмотр, через два дня. Врач уверял, что за это время всё должно пройти: Боталлов проток, связывающий легочный ствол плода со спинной аортой, зарастет и превратится в нормальную для родившегося человека артериальную связку – просто с небольшим опозданием. Обычно это происходит в первые дни после появления на свет, но в некоторых случаях занимает чуть больше времени. Странно, подумала я, ведь он даже немного переношен и во всех остальных отношениях такой зрелый, но откуда мне знать – очевидно, эти две вещи не связаны между собой.
Короткую дорогу до дома мы проделали на такси, было двадцать три градуса мороза, на младенца надели новую огромную пушистую шапку с медвежьими ушками, и я видела, что передо мной самый здоровый ребенок, мы все самые здоровые, я родила третьего здорового ребенка. Я ходила по дому, время от времени поглядывая через окно вниз, во двор. Кружили снежинки. Птицы по-зимнему хохлились. Прохожие в красивых шарфах казались только что разбуженными морозом, светом. Вот женщина и подросток, опирающийся обеими руками ей на плечи. Она казалась молодой, довольной. Я думала о том, как непредсказуемо несправедлив мир. Ведь меня опять не задело. Думала: вот я – человек, которого судьба уберегла от беды. Младенец регулярно засыпал и просыпался с четким криком. Успевал проголодаться и жадно ел. Молоко прибывало, превращая груди в скользкие, туго накачанные мешки с проступающими венами. Захватить их беззубым ртом было трудно. Но младенец снова прицеливался, не оставляя попыток. Когда излишки молока брызгали ему в лицо, он ошеломленно кивал, на мгновение застыв, а потом продолжал как ни в чем не бывало. Он дарил мне покой. Я ни о чем не волновалась. Я была воплощенная противоположность тревоги.
Но спустя два дня вместо голубых протоков экран показал белые. Доктор слушала и слушала. Молча. Потом слушала еще, водя стетоскопом по крошечной груди. Спереди, сзади, опять спереди. И еще раз. Остановилась где-то между лопаток. Что там? – спросила я, но ответа не последовало, и в ту секунду я поняла, что беда все-таки меня настигла. Страшное наступило, а я не готова. Тело не знало, как реагировать. Доигралась. Позже я думала: та минута, когда жизнь впервые пошла крахом. Но это было еще не всё. Мне предстояло сидеть за столом, глядя, как в тарелку капают слезы – не раз и не два. Те, кто говорит: плачь, просто плачь – неправы. Лучше всего, когда для слез нет причин. Но, может быть, рубцы прочнее нетронутой кожи – по крайней мере, если рана не смертельна. Человек в шрамах бросается на жизнь, как оголодавший. Знает, что терять времени нельзя, наслаждается всем, чем только можно, не требуя лучшего. Как те прогулки, в тот раз, когда я впитывала красоту. Врач набрала какой-то номер. Не знаю чей. Я чувствовала себя лишней. Присутствия Клауса не помню. Но он был там. Куда вы звоните, спросила я. Направляем к вам пациента, сказала она в трубку. Сию минуту.
Нас отвели к скрытым в самом конце коридора кабинетам, где перед аппаратами УЗИ сидели одинокие медсестры, ожидая указаний. На экранах тревожно мерцали зернистые токи крови. В его маленьком тельце они шли в каком-то неверном направлении. Кровь как-то не так поступала в сердце, перетекая или не перетекая из предсердия в желудочек через клапаны, или как-то не так поступала обратно в тело. Должна была бежать по сосуду, но не бежала. Серьезные лица. Ни одной праздной реплики. Я говорила себе: током крови управляю я. Надо только полностью сосредоточиться. Как люди, способные удержать самолет в воздухе одной лишь чистотой помыслов и желаний. Когда всё существо наполняет единственная мысль, божественная сосредоточенность. Но сомнения уже закрадывались. Я спросила, не нашлась ли его шапочка, забытая в родильном отделении перед выпиской. Всем новорожденным в том году дарили такие шапочки, связанные волонтерками из Общества Святой Марты. Ему досталась особенная, василькового цвета, и теперь я видела дурное предзнаменование в том, что забыла ее в родильном зале. Мой суетливый, визгливый вопрос повис в воздухе. Ответа не последовало. Кто-то бросил на меня озабоченный взгляд. Нас отправили дальше. У лифтов мы столкнулись с двоюродным братом Клауса, у которого в этот день родился первенец. Клаус поздравил его. Они обнялись. Я, уже стоя в лифте, бросила родственнику, что у нас возникли неожиданные проблемы. Откуда-то прикатили старую коляску с тонким одеялом. Подвальными коридорами нас вели в детскую больницу, расположенную на триста метров ближе к заливу. Я кормила младенца на ходу. Медсестра, которая показывала нам путь в туннелях, раздраженно велела мне положить ребенка в коляску. Навстречу нам попадались люди, поодиночке и группками, они катили перед собой медицинские аппараты и койки, капельницы, больничное питание, лекарства. Одни тихо переговаривались, другие шли молча. Большинство из них были одеты в белую рабочую одежду, они спешили. Время от времени мимо на большой скорости проносились транспортные средства. На стенах висели таблички, предупреждающие об их возможном появлении. Чтобы не попасть под колеса, следовало держаться на определенном расстоянии от цветных линий, которыми был размечен пол. Но как запомнить, от каких именно? И разве нельзя снизить скорость или как-то предупредить о своем появлении? Здесь, наверное, часто случаются аварии? Они были похожи на скутеры. Автопогрузчики? Что это вообще было? Коридор привел нас прямо в кафе для пациентов возле приемного покоя детской больницы. Или мы поднялись туда на лифте. Может быть, в лифте играла музыка, песни о любви. В кафе сидели усталые родители в домашней одежде и ели булочки с корицей, между столиками разгуливали дети с отитами и вывихами рук. Они прижимали к себе игрушечных кроликов. Кофейные чашки, бананы и здоровые сердца. На прилавке высилась гора рождественских пирожных.
Двигаясь вдоль красных линий, мы дошли до самой кардиологии. (Почему линии красные? Может, кто-то решил, что они должны изображать кровь?) Там царил штиль. В праздничные дни редко записываются на прием. Только те, кому помощь требуется безотлагательно, а такие всегда в меньшинстве. Персонала дежурило мало.
Коридор раскинулся широко, воздух был прост: аромат кофе, запах пластика и чистоты. Медсестра, которая привела нас туда, забрала коляску и удалилась. В окошке регистратуры показалась еще одна, и через мгновение перед нами вырос дежурный
