липой и медовыми гранулами, с чабрецом и мятой. Галку от тепла и мягкого маминого голоса повело, потянуло в дремоту, и приходилось теперь то щипать себя, то головой мотать, то широко распахивать глаза. Мама рассказывала новости из телевизора, соседка смеялась невпопад — думала, наверное, что отрабатывает деньги перед заказчицей. Лучше бы заглянула лишний раз, какао на молоке развела…
Хотелось вынести маму на улицу и посадить на лавку, только бы она посмотрела на просыпающийся город, предчувствующий скорую декабрьскую стужу. Вспомнились детские прогулки до продуктового магазина, самые счастливые, когда мама несла в руках сложенный пакет и ровно пятьсот рублей, чтобы не набрать вредностей и вкусностей на последние деньги. Галка бежала перед ней, оборачивалась, смеялась.
Улыбка на полноватом и румяном мамином лице казалась теперь невозможной, никогда не существовавшей — приснилось, мелькнуло в фильме, ложные воспоминания.
— Галчонок, — мама дотронулась до ее плеча. — Ложись в зале. Свалишься где-нибудь на улице под куст, и не видать мне внуков.
— Это уж точно, внуков в наше время не допросишься, — закивала Лилия Адамовна. — Мой вон, за тридцатку, а ни жены, ни детей, ни невесты приличной… Как ты вон, умру, и внуков не повидаю.
— Да, вам-то совсем немного осталось, — сочувственно кивнула мама.
Соседка застыла, ее натянутая улыбочка прилипла к зубам. Галке захотелось одновременно расхохотаться и выбросить Лилию Адамовну за порог, снова, что ли, поговорить с мамой про сиделку, ну невозможно же в одной квартире сидеть с этой бестактностью на кривых старушечьих окорочках…
Вместо этого Галка растерла щеки и решила:
— Чай допью, и в общагу. На последнюю пару надо заглянуть.
— Молодец, — покивала мама, лицо ее отливало зеленцой. — Лучше уснуть на паре, чем у матери на мягком диванчике.
— Ты лучше скажи, когда тебе в больницу ехать?
— Да никогда. Я здоровая, как бык. Завтра нормы ГТО сдаю.
— Завтра и поедем, — влезла соседка. — Иван Петрович и спуститься поможет, и довезет. Только вот спина у него…
— Онколог же по расписанию, да?
— Нет, — мама попыталась подняться. — Пойду полежу. Устала.
— Онколог, да, — Лилия Адамовна понизила голос и чуть наклонилась к столу. — Срезы сделали, биопсию и анализы, проверят, действует химия новая или нет. Но я думаю…
— Лучше пряники иногда жевать, чем думать, — мама и правда встала, оперлась кулаками на стол. Заметила, как дернулись Галкины губы. — Еще повоюем, хватит уже заунывных панихид. Я живая вообще-то.
— Никто и… — мама оборвала Галку рукой:
— Перестань. И переживать прекращай, химия сильная, а побочки — просто услада, вытравит и заразу, и меня заодно, но я-то быстро восстановлюсь. Забьем? Через пару месяцев носиться буду, на работу пойду устраиваться… Ну, Гала, улыбнись! Так люблю твою улыбку.
Галка все-таки проводила ее до кровати, крепко обняла на прощание — ни веса, ни тела, одни полые кости и легенькая, светлая душа. Галка уверяла себя, что мама выздоровеет, она всегда справлялась и выживала, выкарабкивалась, с чего бы этому измениться? Только вот Галка, видимо, и вправду выросла. Закрывать глаза и прятаться под мамину юбку не хотелось, мысли накатывали сами собой, тяжелые, неповоротливые — а если нет? На что хоронить, с кем договариваться о месте на кладбище? В каком платье мама захочет лежать? И не спросишь у нее, она изо всех сил ерничает и устраивает клоунаду, только бы не показывать ровно такой же страх. Она уже сидит с ними на одной кухне, смерть, не старуха с косой, а тяжесть, холодая и липкая, вдавливает в табуретку, только кружки с чаем ей еще не налил никто, ждут.
Галка должна была подготовиться ко всему. Она копила деньги, заводила разговоры издалека и пыталась представить, как будет жить без мамы. Плакала по ночам до икоты, и соседки орали на нее, но легче не становилось. Грудь забило будто бы монтажной пеной, и та схватилась камнем, только вырезать. Матери уже вырезали опухоль, и все равно рецидив, и новая химия, и равнодушно-спокойный голос врача, отсекающий любой намек на Галкину истерику: «Прогноз плохой. Готовьтесь».
И Галка готовилась. Пыталась готовить и маму, но та вообще готовку ненавидела и предпочитала решать проблемы по мере поступления. Разве она уже умерла? Вот и нечего пока об этом говорить.
— Постарайся дожить до следующей встречи, — шепнула Галка маме в волосы.
— Клянусь своей вечной молодостью! Или ходить мне лысой, — она снова улыбалась, и Галка смотрела на эту улыбку во все глаза, пыталась ухватить соскальзывающими пальцами. Ей казалось стыдным тянуться за мобильником, кричать «Не шевелись!», фотографировать, да и уйдет эта искренняя улыбка, стоит им чуть пошевелиться, вздрогнуть. Столько в ней было любви, что ни одна камера не справится.
Закрыв дверь, Галка прислонилась лбом к ледяному железу и выдохнула.
Она порой думала, что останется после ее, Галкиной, смерти — что передадут семье или волонтерам, какие воспоминания? Вот эти деньги, спрятанные в карман халата, и сильное жжение в груди, как от изжоги? Разборы вещей Анны Ильиничны, перебравшие с водкой учительницы, вороватая Кристина? Или мамины шутки, неизменные, даже когда сатурация падает на минимум, а гемоглобин невозможно отыскать во всем ее бледно-немощном теле?..
Но то, что там останется вот эта вот улыбка, Галка не сомневалась.
Маме давали два месяца, не больше. Она протянула полгода, а тут еще и новую химию попробовали, экспериментальный протокол… Надежда оставалась, съежившаяся и неразличимая глазом, но готовая в секунду вырасти под облака. Галка благодарила и небеса, и бога, в которого не верила, и космос, и судьбу — она готова была просить кого угодно, только бы мама пожила еще. Даже не выздоровела, нет, иллюзий Галка давно не питала.
Просто пожила.
Общага опустела на время учебы, только стучал кто-то ножом по разделочной доске в общей кухне. Галка сунулась в холодильник, увидела, что весь ее пакет упертая комендантша отправила на помойку, нашла контейнер одной из соседок и наугад выхлебала оттуда разваренной сладкой картошки в бульоне. Кто-то по глупости поставил на дверцу питьевой йогурт, и Галка воровато отхлебнула из него, ощутила малиновые зерна на языке, зажмурилась.
Ни на какую пару она, конечно, не пошла. Упала на кровать прямо в куртке, натянула колючее одеяло на подбородок и долго еще не могла уснуть, вспоминая новую встречу. Все молитвы выветрились из головы, выдулись стылым предзимним ветром, и Галка просто лежала, и обняв колени, с зажмуренными глазами.
Только бы мама еще пожила.
Глава 2. «Недопонимание»
Дана подъехала к подъезду и, вглядевшись в парковку, выдохнула — место, на котором отец любил оставлять свою
