Наверное, это была очередная подружка, которая позвала ее гулять. У Вари была своя тусовка, с которой она могла загуливаться и до утра. Мать ей все позволяла. Шепнув что-то на ухо Наталье Семеновне, Варя незаметно исчезла.
Зато появилась Ольга Ларичева – собственной персоной. В обтягивающем розовом платье, которое с успехом можно было назвать поясом. Его длина не скрывала совершенно ничего, а размер декольте был таким, что даже мой отец не выдержал.
– Слышь, Олька, ты бы хоть срам-то прикрыла, - шепнул он ей. – А то перед Глебкой неудобно. Что человек о тебе подумает-то?
В ответ Оля только отмахнулась и с заговорщическим видом отозвала меня в сторонку.
– Улька, спасай! – выпалила она. – Последнее задание перед финалом! Я в шаге от квартиры в центре Москвы! Ты хоть это понимаешь?
– Что нужно сделать?
– Стихотворение о любви! – с мученическим видом закатила глаза к небу Олька. – И не взять из сети, или откуда-то еще там. Они знаешь, как проверяют. Самой надо написать. Самой! И только самой! Вот, смотри, что у меня получилось.
Я открыла розовый блокнотик и на первой же странице прочитала:
На моих щеках слезы,
И стынет в жилах кровь!
Лишь красные розы
Напоминают про нашу любовь!
– Ну, неплохо… - протянула я, не желая обижать подругу.
– Неплохо? Да полный отстой, даже я это понимаю! Я провалюсь на последнем этапе, точно провалюсь! – всхлипнула Оля. – Все было зря, все! Мне не стать царевной!
– Знаешь, Оль, стихи, может, и не очень, но зато они твои, - попыталась поддержать я, прикоснувшись к ее плечу. – Ты сама их написала, от души. Это главное. Я помогла тебе со всеми предыдущими испытаниями, но мне кажется, это уж слишком. Пусть хоть одно задание ты сделаешь сама…
– Уля! Уля, родненькая, хорошая, добрая! – схватила меня за запястье подруга. – А помнишь, ты как-то написала мне в альбом стихотворение? Ну, там про барина, про крестьянскую девушку… Оно классное такое! Можно я его возьму, а? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Хочешь, когда получу квартиру в Москве, продам ее, и тебе половину денег переведу? Уль, отдай мне этот стих! Умоляю! Они будут в восторге и проголосуют, я знаю, чувствую, будут!
Да, иногда я писала стихи. Порой на меня находило – слова сами собой складывались в строчки, а строчки рифмовались, и, словно звали за собой одна другую. Все, как и говорил великий Александр Сергеевич.
Я прекрасно помнила то стихотворение, про которое говорила Оля – я всю ночь писала его под вдохновением от одного сериала. Что-то вычеркивала, переписывала заново…
Я вложила в него очень много души, любви и своих мечтаний.
Интересно, стихотворение одной глупой девочки стоит квартиры в центре Москвы?
– Хорошо, - негромко сказала я. – Можешь сказать, что его написала ты. Удачи тебе, Оль. Я от всей души желаю, чтобы ты выиграла.
Подружка счастливо взвизгнула и заключила меня в объятия.
Когда мы вернулись к столу, Глеб Рудной в обнимку вместе с моим отцом на два голоса распевали «Раскинулось море широко».
– Хороший ты парень, Глебка! – заявил папа и сунул Рудному кусок пирога. – Зимой приезжай. У нас в Ларюшино рыбалка обалденная! Я тебе такие места покажу, ты про Москву свою и не вспомнишь даже.
– Буду, Виталий Парфенович, - закивал Глеб и с аппетитом откусил от пирога. – Вот как есть буду, аккурат к Новому Году. Какие пироги у вас вкусные, в жизни таких не пробовал! Пухом прямо в живот ложатся, бывает же такое?
– Это жена моя печет, Наталья Семеновна, - с гордостью пояснил отец. – Ты, Глебка, подумай - купил бы домик себе у нас в Ларюшино, коровку завел, поросеночка. Утром выйдешь – природа, красота… Полной грудью тут дышится, Глебка, слышь?
– Глеб, а ведь я еще лучше пироги могу печь, - заявила Оля, подсев к Рудному на подлокотник его стула, и напирая на него своей шикарной грудью четвертого размера. – И с морковкой, и с капустой, и с яйцами. С яйцами у меня особенно вкусные пирожки выходят, Глеб, веришь?
Рудной кивнул и откинулся на стуле. Настойка моего отца явно произвела на него сильный эффект.
– Ты, Глеб Аркадьич, давай-ка, до дому, до хаты, - заметил это папа. – Ты человек городской, молодой, к сливовице непривычный. У тебя съемка завтра важная еще – сам сказал. Давай-ка на покой, пора, пора. А Ульяша вон проводит, чтоб дорогой ничего не вышло.
Не успела я обрадоваться этой неожиданной удаче – я, Глеб, дорога и звездное небо, как тут же в разговор встряла Оля…
– Да зачем же Ульяна, Виталий Парфенович? – Олька помогла Глебу подняться и положила его руку себе на талию. – Я сама его доведу, он ж в соседнем доме. Прослежу, чтоб спать лег в лучшем виде!
– А Бэмби с нами не пойдет? – нахмурился Рудной. – Я Бэмби хочу...
– Включу я тебе «Бэмби», Глеб, включу, - чарующе засмеялась Оля, одергивая совсем уж неприлично поднявшееся платье. – И «Русалочку», и «Золушку», и Белоснежку вместе с семью гномами. Ну пока, Уль! Ты завтра утром забеги, ладно? Там поправить кое-что надо…
– Забегу, - помертвевшим голосом сказала я, чувствуя, словно проваливаюсь в какую-то трясину. Как будто что-то хорошее, доброе, сулящее счастье, и бывшее рядом, стало совсем далеким и недоступным.
Около калитки мой отец и Глеб на прощанье очень душевно спели еще три куплета песни про кочегара, потом обнялись, расцеловались и подружка потянула его за рукав.
– Во такой парень! – чуть ли не прослезился папа. – Во такой! Нечего ему там в телевизоре делать, пусть к нам переезжает. Я с мужиками поговорю, на трактор его устроим. Заживет в Ларюшино припеваючи.
Я была с ним полностью согласна. Проводила взглядом, как Оля уводит парня, к которому рвалась всей своей душой, и убежала в дом.
Пересматривать фотографии Глеба Рудного и рыдать.
ГЛАВА 10
Оля встретила меня в алом шелковом халате. Подруга была так поглощена собой, что не заметила ни моего опухшего лица, ни заплаканных глаз. Судя по тому, как сыто, довольно она улыбалась, ей было, что рассказать. А я уже загодя боялась этого.
– Ну что, давай стихотворение, подправлю там рифму, где нужно, - обыденным тоном сказала.
Олька сунула мне альбом, который мы оформляли вместе – писали в нем красивые стихи о любви. Не обязательно свои – какие найдем. И рисовали всякие рисунки - розы, сердечки...
– Что сегодня ночью было, Ульяна, что было! - не выдержала Оля.
Моя рука над стихом дрогнула.
– Что?
– А вот что!
Ларичева распахнула халат, продемонстрировав на шее несколько небольших темно-алых синяков.
