охотник затеял игру со своей добычей. Он то выпускал её из клюва, то снова подхватывал на лету, не давая коснуться воды. Наконец он поймал рыбу так, как ему было нужно, и проглотил её.
Тут только я пришёл в себя.
— Продолжаешь удивляться, Тькави? — услышал я голос Академикова.
Разинув рот, я повернулся к нему.
— Передняя пара грудных плавников этих рыб превратилась почти в настоящие крылья. Поэтому они могут выскакивать из воды и лететь дальше — прямо вперёд, метров сто или полтораста, пока не кончится запас скорости…
— А… а зачем им летать? — спросил я первое, что пришло в голову.
— Смотри! — Академиков указывал океан с противоположной стороны плота.
Там проносилась новая стая летучих рыб.
— Не на рыб смотри, — крикнул он. — Смотри в воду!
И тут я заметил, что следом за летучими рыбами по океану мчатся другие, похожие на ракету, метра в полтора-два длинною. Они были зеленовато-коричневого цвета. Их круглые головы заканчивались удлинённым рылом с клювообразной пастью, вооружённой множеством редких острых зубов.
— Дельфины! — пояснил Академиков. — Эти хищные морские звери рождают живых детёнышей и в отличие от рыб вскармливают их собственным молоком…
Стая стремительно миновала плот. Дельфины мчались как бы рывками — то погружаясь в волны, то почти полностью выскакивая из них.
— Теперь ты понимаешь, зачем летучим рыбам нужно покидать воду и нестись по воздуху? — спросил учёный.
— Они спасаются от преследователей?
— В том-то и дело… Дельфины, тунцы, дорады и многие другие крупные хищники океана не дают им покоя. И знаешь, что я думаю, Тькави? А вдруг когда-нибудь, скажем через несколько миллионов лет, потомкам этих летучих рыб суждено постепенно превратиться в птиц. Их плавники уже похожи на крылья. Кто может доказать, что их плавательные пузыри никогда не заменятся лёгкими?..
Если кто и мог это доказать, то уж, наверно, не я.
А увлечённый своей идеей учёный пустился в рассуждения о том, как пингвины разучились летать, но зато сделались великолепными пловцами и ныряльщиками, как моржи и тюлени, некогда жившие на суше, превратились в морских животных, а их ноги совсем изменились и стали ластами, как…
Не знаю, о чём ещё собирался поведать мне Академиков, как вдруг почувствовал, что он схватил меня сзади поперёк туловища и одним рывком перебросил на середину плота. А здоровенная рыбища, метра в три длиною, отвратительная на вид, но как будто очень весёлого нрава, с которой я забавлялся, дразня её кончиком своего хвоста, отчаянно щёлкнула челюстями и, выпрыгнув из воды, чуть было не плюхнулась на наш плот, но, к счастью, не рассчитала и бултыхнулась обратно в воду.
Мне показалось, что Академиков сейчас снова начнёт ругаться. Но он сдержался. Только сказал:
— На твоём месте я поберёг бы хвост… А заодно и голову!
— Но что случилось? — не понял я.
— Ничего особенного, — насмешливо ответил он. — Только имей в виду: тот, кто хочет завести близкое знакомство с акулой, рискует окончить свою жизнь у неё в желудке. Акулы — страшные хищники. Их называют тиграми океанов, разбойниками, людоедами… Между прочим, все эти прозвища они добросовестно оправдывают…
А я-то думал, что это просто очень большой дельфин! С новым интересом и, признаться, даже со страхом, я посмотрел на акулу, которая вертелась вокруг плота. Действительно, это было жуткое чудовище с огромной, отодвинутой далеко назад омерзительной пастью, словно животное полоснули поперёк шеи громадным ножом. Внутри пасти виднелись ряды дугообразно расположенных, загнутых немного назад зубов. С обоих боков позади пасти зияли глубокие, незакрывающиеся щели. Я догадался, что это жабры. Посреди спины возвышался острый треугольный плавник…
— Любуешься? — язвительно произнёс Александр Петрович. — Кстати, могу добавить — эта гнусная порода рыб почти не изменилась с древнейших времён. Даже скелет у них не окостенел, а остаётся хрящевым, таким же, какой был у их предков миллионы лет назад…
Акуле между тем надоело вертеться вокруг плота, и она начала тыкаться носом в брюки Академикова. Раз… Другой… На третий раз она вцепилась в них своими зубами. Наверно, она почувствовала человеческий запах и решила, что если есть брюки, то в них должны быть и ноги.
Раздался треск материи, и по воде поплыли куски пемзы.
Академиков крикнул:
— Спасай плот, Тькави!
Он ухватился за одну из жердей, на которых был поднят наш парус. Я бросился к другой. Парус упал. В руке Академикова блеснул мой перочинный нож. Одним ударом учёный рассёк стропы, связывающие жерди, и мы начали отбиваться от яростных атак чудовища.
Мы били акулу по голове, тыкали жерди ей в морду, колотили по носу. Вода вокруг плота начала окрашиваться кровью. Но акула не унималась. Она только на минуту отплывала в сторону, чтобы взять разгон и с удесятерённой злостью снова бросалась на плот…
И вдруг мы с ужасом заметили, что нас преследует уже не одна, а несколько акул. Целая стая… Битва сделалась ещё жарче и ещё безнадёжнее. Сколько мы не отбивались, плот не мог уцелеть. Из прорванного в нескольких местах парашюта уплывала пемза.
Наше единственное оружие — жерди укоротились больше, чем наполовину. Акулы перекусывали их, как спички…
Через несколько минут мы должны были оказаться в воде и тогда — конец!..
Но мы продолжали драться.
Научная тетрадь 14
16. АНТОНИЙ ЛЁВЕНГУК
(1632-1723)
Около трёхсот лет назад один человек в Голландии открыл новый, никому неведомый мир. Он сделал это, не выезжая из родного города Дельфта и, можно сказать, даже не выходя из дома. Человека этого звали Антоний ван Лёвенгук, а по профессии он был торговцем мануфактурой. Только торговал он, наверно, не очень лихо — интересовало его совсем другое.
С утра до ночи он шлифовал увеличительные стёкла и достиг в этом невиданного совершенства. Но делал он из этих стёкол не очки и не подзорные трубы для мореплавателей, а микроскопы для своего собственного удовольствия. Ему страшно нравилось рассматривать через микроскоп разные малюсенькие предметы, например волосок, мушиную лапку, головку блохи или ещё что-нибудь в этом роде. Маковое зёрнышко под его микроскопом казалось величиною с куриное яйцо, а почти
