пропитанный солью, что казалось, она оседала кристалликами прямо на языке. Айрис догадывалась, что дышать таким воздухом предстоит долго.
Край неба, где должен был начаться рассвет, посерел, но до восхода было еще далеко. Данир спешил, ветер крепчал, и капитан боялся пропустить отлив. Айрис прищурилась, пытаясь разглядеть, какой из кораблей, стоящих на рейде в бухте, повезет ее навстречу страшной судьбе, но в полутьме виднелись лишь призрачные силуэты мачт. Ночь по-прежнему была светлой, море блестело, как стекло, звезды затмевались лунным сиянием, однако набежавшие облака закрыли часть светила, отчего одна половина бухты освещалась луной, а другая притаилась в тени. Корабли находились там, где тень, и Айрис усмотрела в этом зловещий знак. Впрочем, дурные знаки мерещились во всем. Даже в том, что на причале у шлюпки с угрюмыми матросами, стояла Донна Этвелл и протягивала к ней руки.
— Девочка моя, — всхлипнула приемная мать, — Данир разрешил мне с тобой попрощаться. Дай я тебя обниму, ластонька.
Примерно такие слова Айрис готова была услышать от Руяны, однако все сегодня было наизнанку. Донна называла ее «ластонькой» крайне редко, обычно в церкви, когда их могли услышать. И хотя успокоительное приглушало все чувства, что-то в сердце Айрис дрогнуло, растопилось и уже не могло стать льдом снова. Ничто не заставляло Донну вставать в такую рань и приезжать на пристань. Награду за Айрис она получила бы и без этого. Значит, то был не показательный поступок. Донна была строга, но не жестока, и где-то в глубине души любила ее, хотя, возможно, не всегда показывала, что у нее на сердце.
Айрис бросилась ей в объятия и уже в какой раз за вечер дала слезам волю. Она никогда так много не плакала, от слез уже болели глаза, но девушка их не сдерживала. Знала — они останутся здесь, на Домнике, морю же она не подарит ни слезинки.
— Скушай печеньку, дорогая, Марта для тебя всю ночь пекла, — прошептала Донна, суя в рот Айрис еще теплую завитушку, покрытую сахаром. — Чтобы дом никогда не забывала. Говорят, вкус того, что съешь перед дальней дорогой, на всю жизнь запоминается.
Айрис не смогла бы забыть знаменитое печенье их кухарки, даже если потеряла бы всю остальную память. Во рту растекся медовый луг, напоенный ароматами лаванды, васильков и теплыми нотами яблок. Что именно Марта добавляла в тесто, оставалось секретом, потому что рецепт кухарка не доверяла никому.
— Держи, — мадам Этвелл вложила ей в ладонь еще теплую картонную коробку, так знакомо пахнущую домом. — И не держи на меня зла. Если будет девочка, назову ее Айрис.
Она положила ладонь на округлившийся животик и опустила вуалетку со шляпы, прикрыв верхнюю часть лица. Может, и плакала, но Айрис этого так и не узнала. Данир нетерпеливо потянул ее за руку, а Донна осталась стоять на причале.
Айрис долго не могла избавиться от этой картины, когда позже думала о Домнике. Многое можно было вспомнить о родном острове — апельсиновые рощи, белые каменные мостовые, виллы с разноцветными крышами, закаты, от которых щемило сердце и пела душа, но перед глазами всегда появлялась она — неподвижная фигура женщины, над головой которой печально кружили утренние чайки.
«Это души тех, кто не вернулся на берег, — скрипел старый голос Руяны. — Погибшие в море всегда превращаются в птиц».
Фосфорный блеск воды был так силен, что казалось, будто весла моряков черпают ее, как растопленное серебро. Айрис не бывала у моря лет десять, всегда любовалась им издали, мечтая дотронуться рукой, опустить в ласковые волны ступни. Мечты имеют свойство сбываться весьма необычным способом. Как правило, самым неудобным, а иногда даже и жестоким.
Сейчас вокруг нее было только одно море, и оно не казалось заманчивым и притягательным, как раньше, когда она наблюдала за ним издалека. Волны нещадно качали лодку, брызгая пеной в сидящие в ней фигуры, ветер надувал парусами одежду, словно репетируя перед отплытием корабля, вода, хоть и сверкала зеркальными бликами, выглядела опасной, прожорливой, совсем не походя на те ласковые волны, что в далеком детстве лизали ступни маленькой Айрис.
Пристань превратилась в крошечный коробок, дорога к порту — в едва виднеющуюся нить, а фигуры на причале — в черные точки. Стояла ли еще Донна не берегу, или отправилась домой досыпать, было неясно, но мысль о том, что кто-то пришел с ней проститься, грела Айрис сердце. Прожив в доме Этвеллов почти десять лет, она редко выходила в город, так и не заведя подруг. Среди прислуги были девушки ее возраста, но Айрис они сторонились, предпочитая общаться со своим кругом. Те же дочери купцов, с которыми она порой встречалась в церкви, тоже ее избегали, помня о прошлом Айрис. Так она и росла — ни в том круге, и ни в этом. Ни там, ни тут. Может, поэтому ей так легко удавалось ладить с детьми, которым пока было все равно, какие корни у человека?
Матросы молча налегали на весла, Данир думал о чем-то своем, глядя на приближающийся корабль, Айрис же тщетно уговаривала себя поверить, что все это сон, однако свежие морские брызги, попадающие в лицо, бесцеремонно возвращали в лодку, к человеку, о котором она не знала ничего, кроме того, что он был лжецом. Сейчас все в Данире казалось фальшивым, даже его капитанский китель.
Когда огромный борт корвета навис над шлюпкой, неизбежность происходящего стала очевидной. Никогда ничего не будет прежним. В одной руке Айрис сжимала камень от Руяны, в другой — коробку с печеньем от Донны. И если бы ее сейчас спросили, какая из женщин была ей дороже, выбрать бы она не смогла. Над головой Айрис проплыла огромная фигура тучной русалки, держащей в руках полумесяц. «Гальюнная дама» — вспомнила она название из книжки про корабли, которую как-то читала старшим детям Донны Этвелл. Русалка скосила глаза и пристально наблюдала за приближающейся шлюпкой, но это, конечно, была игра воображения. Немудрено, учитывая, что Айрис не спала всю ночь, да и предыдущие ночи выдавались бессонными.
Русалка исчезла в соленых брызгах, уступив место огромным белым буквам — «Улыбка луны». Название корабля казалось издевательским, но Айрис уже совсем плохо соображала. Матросы в шлюпке подхватили сброшенный трап, по которому стал ловко карабкаться Данир, ее же усадили в люльку, напоминающую качели, и потащили наверх, будто куль с зерном. Впоследствии она не раз наблюдала, как таким способом на борт поднимали габаритные грузы —
