себе цену. И эта цена высока.
У девушки стройные ноги, упругая попа, аккуратная грудь, гладкий живот, длинные волосы.
На девушке дорогая одежда. На девушке улыбка. Девушка знает правила.
Не думать. Не вспоминать. Не дышать.
Эта девушка не Соня, теперь она — Софи.
Амир
Последний раз я видел Соню, когда с её матерью мы привезли её домой. К ней домой. В дом, в котором больше не было её сына, сына Марата, после похорон Марата и Вани.
Ваня — странное имя для сына Марата. Марату оно нравилось.
Соня была белая, синими были ногти, губы и круги под глазами. Она вцепилась в мою руку с такой силой, что после этого еще долго оставались синяки. У меня не было сил, моя мать была убита горем, отец еле передвигался по дому, Рафида плакала, казалось, не переставая. А я должен был вернуться к жене, моей беременной жене. Я должен был встать и оставить Соню. Но я не мог. Позволяя терзать свою руку, я сидел и молился только об одном — не взвыть тут, прямо тут, на этом диване, в этом доме, глядя на эту фигурку… Подошла мама Сони, оторвала её руку от моей и сказала:
— Иди, мальчик.
Я не был мальчиком, я мог бы помочь, если бы знал, как, имел хоть какое-то представление…
— Все, что вы могли, вы уже сделали, вся ваша семья. Мне жаль твоего брата, но уходи. Она справится. Она — сильная.
И вот я тут, в её городе, сижу на подоконнике в общаге, где остановился у своего приятеля, и думаю, что звонить Соне было вовсе не такой хорошей идеей, как это казалось в самом начале. Но что сделано, то сделано. Я позвонил, Сони не было, я передал куда прийти и во сколько и теперь ждал. Ждал, что она не придет.
Намечалась студенческая пьянка, я редко в таких принимал участие, жена, ребенок, теперь еще… Но отказаться я не мог, да и не хотел, в конце концов, повод был напрямую связан со мной, и, откровенно говоря, хотелось оттянуться, отдохнуть.
Все уже рассаживаются, потирая руки в удовольствии, как раздается тихий стук в дверь.
Иду открывать, понимая, кто там. Страшно. Мне страшно.
Открываю.
Оглядываю.
Длинные черные волосы, слишком черные для её бледной кожи, красная помада, красный лак на аккуратных ногтях, красное платье, слишком короткое для её стройных ног, и туфли. На таких каблуках ходят?
И стеклянные глаза. Ничего не выражающие глаза — это странно, аномально, такого не может быть.
Она невероятно красивая, яркая, её духи окружают, обволакивают…
— Ну, так и будешь смотреть? Мне покрутиться для лучшего обзора? Я могу… — говорит она, проводя кончиком язычка по нижней губе и заглядывая через плечо. — О, какой шарман!
Отодвигая меня в сторону, делает шаг в комнату, тем самым открывая мне вид на спину. Платье слишком короткое для таких ног.
— Это Соня, моя… родственница, дальняя.
Резкий поворот головы, взгляд ничего не выражающих глаз.
— Софи. Я — Софи. Ну, мальчики, так и будете сидеть? Или начнете ухаживать за дамой?
Соня пропускает мимо злобные взгляды местных красоток, их попросту не существует для такого создания, как Соня. Она быстро барабанит пальчиками по столу, слушает каждого, иногда невзначай задевает по плечу, убирая невидимую пушинку, облизывает губы, растягивает гласные, перемежает речь французским. Соня танцует, четко попадая в рваный ритм, её бедра двигаются резко и точно в такт, её руки взлетают вверх. Соня сидит нога на ногу. Соня пьет. Соня не пьянеет. У Сони стеклянные глаза.
— По какому поводу собрание бомонда? — «нда» со щелчком красных губ.
— У Амира родился сын! Второй! — кажется, мальчик рядом явно охмелел. Откровенные похотливые взгляды на Соню рождают желание выбить ему зубы.
— Оу, пятилетка за три года, — пальчики стучат по столу, — и как назвали?
— Марат, — после паузы, смотрю в глаза, в ничего не выражающие глаза.
— Класс, — взгляд на мальчика рядом, — подай мне соль, милый.
Когда все расходятся, Соня сидит, оседлав «милого», что-то шепча ему на ухо и поглаживая его ногу. Хочу оттащить «милого» от Сони, выбить ему зубы, переломать ребра, хочу затащить Соню в душ, смыть черную краску с волос и красную помаду с её губ. Хочу там же отыметь Соню, вдавливая её руки в стену, а свои руки в её бедра.
Я выхожу из комнаты, громко хлопнув дверью.
Через некоторое время, слишком короткое время — отмечаю не без удовольствия — Соня выходит, аккуратно закрывая за собой дверь. Я стою в конце длинного коридора, и она идет ровно на меня, её бедра не раскачиваются в ритм её шагов. Её глаза стеклянные, и я вижу усталость.
— Куришь? — Соня.
— Нет.
— А я покурю, пойдем, если не возражаешь.
Идем, я не возражаю, смотрю на тонкие пальцы, тонкую сигарету и губы, уже без красной помады.
— Я пойду, Амир, было приятно тебя увидеть.
— Куда ты пойдешь? Ночь.
— Ты, наверное, заметил, — показывает рукой на себя, — я — взрослая девочка, могу о себе позаботиться, доберусь.
— Нет, ты останешься!
Запястье в руке. Глаза в глаза. Тишина.
— Ладно, но где… там… эм… ну, он скорее мертв, чем жив, — смеется, — я бывает, знаешь, заигрываюсь.
— Заметил, — смеюсь, — спи со мной.
Запястье в руке. Глаза в глаза. Тишина.
— Только держи свой женатый член при себе.
— Обещаю.
Соня засыпает почти сразу, повернувшись ко мне спиной, в моей рубашке. После чего я подтягиваю её к себе и прячу лицо в её волосах. От Сони пахнет алкоголем и полчаса назад побывавшим в ней мужчиной, который сопит за шкафом, и я ненавижу это. Но волосы Сони пахнут так же. Свежей травой. Молоком. Липой, цветущей напротив нашего дома в далеком селе на средней Волге.
Соня
Софи проснулась позже Амира, он отвел её в душ, сопроводил вниз, на вахту, где Соня сделала быстрый звонок, и они стояли на улице, где Соня курила, а Амир смотрел на неё.
Без помады, без туши, с волосами, заплетенными в косу, с бледной кожей, стеклянными глазами и глубокими синяками под ними. Резко остановившаяся «девятка» вывела Амира из задумчивости, но Соня даже не пошевелилась, она продолжала курить, сидя на скамейке, устремив взгляд в никуда. Из «девятки» вышел парень, скорей, мужчина лет тридцати на вид. Он, подойдя к Соне, присел на корточки рядом, взял сигарету из её рук и, затянувшись, отдал Соне.
— Антон.
— Софи, детка, мы же договаривались, если ты ночуешь где-то, предупреждай меня, я опять придумывал что-то
