Так они и стояли посреди улицы, между чудом уцелевшим домом Набокова и уже страшащимся своей грядущей участи Домом архитектора, стояли и скрежетали зубами, все вчетвером, все «четыре В», некогда неразлучных, как ноги одной собаки. «О Ленине? — переспросил Веня, уняв скрежет. — Но почему, Вовик? Почему?» И тут Вовочка вдруг глубоко вздохнул, перестал плакать и тихо ответил: «Это секрет. Даже от вас. Государственный секрет. Пошли жрать.»
Последние два слова прозвучали вполне осмысленно, и все поняли, что Вовочка пришел в норму, а коли так, то и слава Богу, пойдемте уже за стол, сколько можно тут стоять и скрежетать, и они пошли внутрь, и сели за стол, и немедленно начали есть, пить и выпивать, то есть, заниматься вполне обыденным занятием, которое, по идее, должно было окончательно успокоить всех.
Увы, Вадик никак не желал успокаиваться. Видно было, что он долго думал и мечтал об этом моменте, наверное, даже видел эту мечту во сне, где пристраивал ее и так, и эдак, точь-в-точь, как изобретательный любовник свою любопытную партнершу, и вот теперь, когда встреча наконец произошла, Вадик из кожи лез вон для того, чтобы реализовать свои буйные фантазии — если не все, то хотя бы малую их часть. Ничто не происходило в простоте: виски подавалось непременно отборное, вина — коллекционные, коньяки — столетние; в зал вплывали цельные заливные судаки, фаршированные осетры, гуси, утки, поросята, бараны… казалось, что жертвами праздничной вадиковой страсти пали целые птицефермы, рыбные хозяйства и скотные дворы. Когда Витька, пивший меньше остальных, решительно потребовал прекращения этого устрашающего фаршированного парада, Вадик огорченно вздохнул: до гвоздя вечера — запеченного целиком племенного быка они так и не добрались.
Вокруг стола на двадцать четыре персоны, за которым друзья восседали вчетвером, под пристальными взглядами сканирующих крепышей суетилась армия официантов, тут же играл струнный квартет; сунулось было в зал и визуальное искусство в виде уже знакомых «маленьких лебедей», но тот же Витька потребовал немедленно отправить их по домам. «Ты что, Витек, боишься, что „лебедей“ тоже зафаршируют?» — неосторожно пошутил Вовочка, и Веня с ужасом увидел, как Вадик заинтересованно приподнял бровь, словно всерьез взвешивая эту возможность.
Затем, изрядно нагрузившись, они затеяли играть в случившийся тут же старинный бильярд, причем промахи наказывались стопкой водки, а поскольку Веня взял кий впервые в жизни, то ноги начали отказывать ему уже после нескольких первых ударов, и он сразу вспомнил про Дуди Регева, который любую тему сводил к ногам и которого он знал когда-то очень-очень давно, несколько столетий назад, в какой-то поза-поза-прошлой жизни, и, вспомнив, заплакал по своим ногам, как Вовочка по Ленину, и все стали его утешать и спрашивать, что случилось, и он сказал, что ему жалко ног… «Каких ног? — возражал Витька. — Вот же твои ноги, целы-целехоньки, верь мне, я трезвее всех… вот же они…» — но показывал при этом на свои, махинатор эдакий!.. а Веня все плакал и говорил, что нет, нет, что он сам отрезал их тогда, в девяносто третьем, на берегу к северу от Тира, а Вовочка спросил, какой именно тир имеется в виду, и не кажется ли им, что пора и в самом деле немножко пострелять, и Вадик уже опасно призадумался на эту скользкую тему, но тут Вовочка снова стал оплакивать Ленина, и Веня вынужден был благородно прекратить свой плач и начать успокаивать друга, долго и безуспешно, пока Вадик не догадался развеселить Вовочку напоминанием о кактусе, после чего тот сразу позабыл о своем горе и потребовал немедленно подать сюда кактус, причем живым, а не фаршированным, и крепыши со всех ног бросились искать кактус, и не нашли: подумать только, во всем этом фаршированном доме не оказалось ни одного кактуса!.. это ж надо!.. и тут Вадька разозлился по-настоящему, на этот раз абсолютно обоснованно и сказал, что думал о Набокове намного лучше и что сейчас он поломает к чертовой матери все перегородки, как они, собственно, и договаривались, вот только выпьем… и они выпили, и на этом… на этом…
На этом венины воспоминания обрывались, резко и бесповоротно. Он попробовал воздействовать на голову совсем уже ледяным душем, но от этого она только замерзла. Веня вернулся в спальню. Часы показывали двадцать минут третьего. Он подошел к огромному, во всю стену, окну. Снаружи мерцал призрачный балтийский день, поблескивал залив, темнея к горизонту как раз настолько, чтобы успешно замаскироваться под низкое серое небо. От береговой линии к дому шел регулярный парк, отдаленно напоминающий Версаль, только побогаче. Вдоль аккуратных дорожек беломраморным частоколом стояла садовая скульптура, все больше античного образца: усталые от подвигов гераклы, заносчивые аполлоны, надменные афины, широкобедрые геры и грудастые афродиты. В прудах плавали лебеди, большие и маленькие. Бегемотов, а также носорогов и жираф не наблюдалось — очевидно, по причине прохладной погоды. Зато крепыши в черных костюмах виднелись чуть ли не за каждым кустом.
«Ну, вот все и выяснилось, — облегченно подумал Веня. — Где крепыши, там и Вадька. Значит, ты в вадькином доме. Теперь бы еще узнать, как отсюда звонят заграницу…»
Он прислонился лбом к стеклу, чтобы получше разглядеть все здание. Размерами вадиков дом явно превосходил Петергофский дворец, хотя, видимо, несколько уступал Лувру. Венина спальня располагалась на третьем этаже. «Уровень третий-плюс,» — вспомнил Веня слова сорок шестого. «Плюс» — это, наверно, означает над землей. Интересно, сколько же тут «уровней» уходят в «минус»?
В дверь постучали.
— Открыто! — крикнул Веня, хотя точно знать этого никак не мог.
Вошел крепыш, привычно сканируя помещение.
— Добрый день, Вениамин Александрович. Ваш багаж в шкафу. Документы вот здесь, в ящике. Завтрак подают внизу, в голубой гостиной. Вас проводят по мере готовности.
— Простите, — сказал Веня. — Как отсюда позвонить заграницу?
В стальных глазах крепыша мелькнула растерянность.
— Не могу знать… — взвесив варианты, он вернулся к заданной программе действий. — Завтрак подают внизу, в голубой гостиной. Вас проводят по…
— …по мере готовности, — закончил за него Веня. — Я готов. Вот только штаны натяну. Никуда не уходите, подождите здесь.
Он открыл чемодан и быстро оделся: джинсы, футболка, кроссовки, легкая куртка.
— Вот и все. Мера готовности — крайняя. Можем отправляться. Вы, кстати, не сорок шестой?
— Никак нет. Я пока сорок восьмой, — отрапортовал крепыш и подавил вздох. Видно было, как сильно ему хочется стать сорок шестым.
В голубой гостиной перед кувшином пива одиноко сидел Вовочка. Увидев Веню, он обрадовался:
— Ну слава Богу, хоть кто-то спустился. Я вас тут уже два часа поджидаю.
— А Вадька с Витей что, спят?
— Дрыхнут… — печально подтвердил Вовочка. — И правильно делают. А я вот не могу: бессонница. Думал, хоть после вчерашнего вадькиного многоборья засну… куда там! Только проворочался зря.
— А я… — начал было Веня, но Вовочка перебил:
— А ты вообще молчи, алкоголик! Ты еще в зоопарке заснул.
