себе маленьких тряпичных куколок. Разрисовывали им лица цветными карандашами, пришивали волосы из шерстяных ниток и одевали в разные платья, которые тоже сами шили из кусочков ткани.
У каждой подружки была своя обклеенная картинками коробочка, в которую их складывали. Вот такую и искала Люська. Она нашлась на дне сундука, стоящего в комнате.
Люська стала брать куклы тайком оттого, что сестра всегда ставила условие: если разрешала ими поиграть, то нужно было выполнить все, что Гальке наказывала мама. Помыть пол, сделать уборку в доме, почистить снег у крыльца. Даже мама не подозревала, что это работа младшенькой, и хвалила Галину. Люське, конечно, было обидно, но она молчала: иначе нарушался словесный договор с сестрой.
Поиграв немного, она сложила их обратно в коробочку и поставила, где взяла, чтобы было незаметно. У Люськи тоже имелась в собственности очень красивая, большая, с закрывающимися глазами кукла.
Каждое лето в деревню завозили продукты и всякие необходимые товары на целый год. Привезли и эту куклу. Мама пришла в магазин посмотреть, что привезли.
Деревенские девчонки уже стояли у прилавка и глазели на выставленную куклу. Люська тоже была с ними. Она взяла маму за руку и попросила:
— Купи куклу.
— Нет, дочь, очень дорого.
— Ну, мама, купи! — настаивала девочка.
Диалог между дочерью и матерью продолжался, постепенно переходя в спор.
— Купи. Хочу, — упрямилась Люська. — Хочу, хочу куклу, — требовала она, топая ногами.
Рев ее стоял у всех покупателей в ушах. Продавец не выдержал и сунул куклу девчонке в руки, та в гневе не поняла, что дали, швырнула ее на пол. Раздался звук разбитой тарелки. Это фарфоровая нога куклы обломилась по колено, и осколки разлетелись в стороны. Стало тихо, и только слышались всхлипывания настырной Люськи.
Мать молча подняла с пола куклу, взяла за руку заревевшую дочь, наконец понявшую, что она натворила, и вышла из магазина.
С тех пор прошло около двух лет, но безногая кукла оставалась любимой и неповторимой. И каждый раз, когда Люська вспоминала, как кукла досталась ей, жгучий стыд разливался по щекам…
Заговор зубов
У Люськи заболели зубы. И чего только не применяли: полоскали травами, делали компресс, клали лекарство, — но этих средств хватало ненадолго. Проходили день-два, и зубы опять начинали ныть. Наконец, отцовское сердце не выдержало, и он не то приказывая, не то прося сказал:
— Да вырви ты ей, Прасковья, эти зубы, они же молочные, легко пойдут.
— Я же зубы не рву, да и не дастся она мне, если только привязать к стулу. А так рот не откроет или вовсе укусит.
Отец решительно взял кривые зубные щипцы и со словами: «Ну, тогда я сам, не велика наука», — подошел к Люське.
При виде щипцов ее как ветром сдуло.
Выбежав на улицу, в одну минуту девчонка забралась на крышу дома по высокой лестнице, и столкнула ее. Родители выбежали следом, а Люська уже сидела на заснеженной крыше в одном платье и босиком, победоносно глядя на них сверху.
— Ну вот, вырвал зуб, — сокрушался отец.
— Слазь немедленно, упадешь, тебе говорят! — А рвать зуб не будешь?
— Не буду.
— Ну тогда ставь лестницу, слезу.
После этого неудавшегося средства оставалось только одно — идти к Клавдии Васильевне зубы заговаривать.
Тетя Клава лечила травами, заговорами, хотя работала заведующеи; школьным интернатом.
Люська, преодолев страх перед этим загадочным словом «заговор», собралась и пошла к Лидке. Войдя в избу, поздоровалась и тихонечко, что не походило на Люську, села на лавку возле входной двери. Лидка, видя невеселую подружку, спросила с сочувствием:
— Что, все болит?
— Болит, — с грустью ответила та.
— Мама, иди, Люська пришла зубы заговаривать.
Клавдия Васильевна вышла из кухни и сказала:
— Сейчас нельзя. Надо на молодую луну. Как будет новолуние, так и приходи.
— А когда?
— Да теперь уже скоро. Чтобы отличить старую от молодой, проведи мысленно палочку, если получится буква «рэ», значит молодая, а если «рэ» наоборот — значит старая, убывающая. Поняла?
— Поняла.
Для любопытной Люськи это было новостью, она даже забыла про зубы. Весь остаток дня девчонка ждала наступления ночи, чтобы луну посмотреть. И, как только появился тоненький месяц, Люська стала мысленно проводить палочку. Получилось «рэ» наоборот. Она вздохнула огорченно и приготовилась ждать «еще немножко», как сказала тетя Клава.
Зародилась новая луна, а Люська точно знала, что новая, она проверила, мысленно проведя палочку, и получилась правильная буква «рэ», прибежала к тете Клаве.
Та посадила ее на стул и стала что-то шептать, а, закончив, сказала:
— Приди ко мне еще два раза — как стемнеет и хорошо будет видно месяц.
Через два дня, закончив «лечение», тетя Клава дала Люське бумажку с записанным на ней заговором.
— Я тебя тоже научу, будешь сама себе зубы заговаривать, а если не запомнишь сразу, то с Лидкой выучишь, она знает. А теперь слушай: Батюшка месяц, сидишь высоко, видишь далеко. Всех видишь, живых и мертвых, как у покойника зубы не болят, десны не ноют, так и у рабы божьей Людмилы зубы не болят, десна не ноют. Аминь три раза.
Люську так измучили зубы, что казалось, хуже ничего нет, и даже этот заговор с покойником не казался таким страшным. Стоя одна на улице и подняв голову к небу, Люська с большой верой, старательно повторяла слова. И ей казалось, что она растворяется в этом звездном небе, окутанная со всех сторон темной ночью.
На какое-то время боль отступила. Не то заговор помог, не то мамины лекарства.
Жалея дочку и гладя ее по голове, отец успокаивал:
— Ты, дочь, потерпи. Первым пароходом поедем с тобой в райцентр, там врач есть, который зубы без боли рвет. Он тебе больные вырвет, а вырастут снова здоровые.
Заинтересованная поездкой в Ларьяк, о которой она давно мечтала, Люська стала ждать ледохода. А ждать осталось немного — на улице таял снег, и на речке уже проступила наледь. Весна стучалась в ворота.
Ледоход
Весна в этом году выдалась ранняя, тёплая. Жители таёжнои; деревни с нетерпением ожидали ледохода. Прокоптили и просмолили лодки, починили рыболовные снасти. А на рыбозаводе заготовили тару для хранения рыбы. Ночью раздался треск — лёд тронулся. Разбудив Люську, отец весело сказал:
— Вставай, дочь. Ледоход проспишь. Ночью подвижка льда была. — Ура-а-а, скоро в Ларьяк поедем! — закричала радостно девчонка.
Быстро оделась и бегом на речку.
Люська, как заворожённая, смотрела на ледоход. Большие льдины плыли по течению, толкались, цеплялись краями и при этом величаво шумели:
