колеса и копья». Князь Меншиков,
как он думал и в чем был убежден, испытал личное оскорбление от
батуринцев, даже большее, чем от архиепископа Феодосия.
…Ворота крепко затворены, на стенах – стража. Четыре десятка пушек
готовы в любую минуту разрешиться смертоносными ядрами… Иван Мазепа
отъехал из Батурина, руководить обороной поручили полковнику Дмитрию
Чечелю. Подальше от стен остановился роскошный рыдван, вокруг которого
роился отряд всадников. Один из них отделяется от компании и, поднимая
выль, скачет к воротам Батурина. Во всаднике по одежде узнают русского
офицера.
– Э-ге-е-й! – кричит всадник, очевидно, выполняющий роль
парламентера. – Батуринцы! Ваш город имеет честь принять высокого гостя!
Светлейший Святого Римского и Российского государств князь и герцог
Ижорский, генерал-губернатор губернии Санкт-Петербургской, кавалер
орденов… Александр Данилович Меншиков!
Пока офицер, надрывая голос, пересчитывал польские, русские и
датские ордена, батуринцы перебрасывались между собой насмешливым
словом.
– Слышишь? Говорит «обжорский». И чего?
– Наверное, жрет много…
– И не обжорский! Ижорский!
Наконец офицер, заканчивая выкрикивать ордена и титулы,
эаскашлялся.
– Жду ответа!
Старшина ответил сразу:
– Его милость гетман приказал нам к его возвращению никому не
отворять ворот.
Всадник завертелся кругом на нетерпеливом коне и снова закричал:
– Светлейший князь Меншиков в последний раз требует впустить в город!
В голосе старшины зазвучал металл:
– У нас, в Батурине и в Украине, требует только наш гетман!
Князь Меншиков молча наблюдал за переговорами издалека,
недоумевая неспешности батуринцев, а когда примчал офицер и доложил об
отказе, побагровел и пригрозил в сторону Батурина крепко сжатым кулаком.
– Они дорого заплатят за это. Если будет кому платить.
29
Негодование батуринцев тем временем нарастало, закипало и готово
было выплеснуться нежданным.
– Ты глянь, хозяин объявился!
– Какой он герцог? Булочник он московский!
– Топай в свой Петербург! И борзей!
Кто был с Меншиковым сначала, из потешных полков и стрелецкого
бунта, тот имел представление о мстительности и реальности угроз князя.
Когда стрельцов связали, то казнили их во время банкета. И когда уже палачи
устали, то другие брались за топор. А Меншиков особо отметился.
– Двадцать голов, – докладывал он царю, – уже не головы, а капуста.
И еще была у князя одна черта, которая не покидала его в течение
жизни: жадность к деньгам и богатству.
Вот что мы сегодня находим на сайте (htpp: rosculture.ru) «МК. Афиша.
Федеральное агентство по культуре и кинематографии».
«Вор Петра Большого. Часть І»
«…он отличался неслыханной, безграничной тягой к стяжательству.
Академик Павленко пишет о ней так: «Страсть к стяжательству
затмевала рассудок и лишалала его всякой осторожности. С 1713 по 1725
гг., т.е. до смерти Петра, Александр Данилович непрерывно находился под
следствием. Выпутываясь из однои неприглядной истории, тут же
попадал в другую. Каждый раз каялся, уплачивал штрафы, давал царю
клятвы «последние свои дни во всякой вам постоянной верности окончать и
тут же ее нарушал».
Этот патологический ворюга, которому присвоили звание академика, хотя
он до смерти так и не научился читать и писать, сумел похитить
фантастические по тем временам средства Если такие фортели
«наисветлейший» мог выкидывать под носом у императора, то что уже
говорить о подвигах этого государственного преступника на Украине. Особенно
отметился именитый казнокрад в «Почепском деле». За кровавые расправы с
невинными людьми царь «подарил» Меншикову украинский город Почеп с
окрестностями. Но жадность неграмотного «академика» не ведала границ,
даже определенных царем-батюшкой, так что он грабил всех вокруг. Было
громкое следствие (не от одного он просто откупился), но из всего этого вышел
пшик – в казну сановный вор вернул едва ли шестую часть украденного.
Грабеж украинского народа приобрел такие размеры, что даже ширились
слухи о возможном падении царского фаворита. На именины его супруги,
брезгливо презрев приглашение, не пришло большинство тогдашних
сановитых вельмож.
Русский историк К. В. Сивков приводит интересные данные о размере
казнокрадства Меншикова, когда судьба наконец таки рассудила, что
настоящее имя этого сановного и неграмотного академика – арестант.
К. В. Сивков отмечает, что поземельный доход Меншикова составлял 1
300 000 рублей в год. У ворюги конфисковали крестьянских душ 90 000,
городов – 6 (Ораниебаум, Ямбург, Копорье, Раненбург, Почеп и Батурин),
30
наличных денег – 4 000 000 рублей, в заграничных банках – 9 000 000 рублей,
драгоценностей – на 1 000 000 рублей, золотой посуды – 105 пудов (свыше
1720 килограммов), а сведений о весе серебряной посуды даже не
сохранилось. Уместно заметить, что весь бюджет России в 1724 году
составлял по доходам 8,5 миллионов рублей (М. А. Сторчевой. «Основы
экономики»).
То есть Меншиков награбил в несколько раз больше, чем весь тогдашний
бюджет России. Причем пересчитали только денежную наличность,
банковские вклады, взвешенное золото и т.д. А кто определит «рыночную
стоимость» 90 000 крепостных душ, тех шести городов и неисчислимого
количества сел?.. И когда воспевают деяния «полководцев» наподобие
Меншикова, то людям на уши вешают обыкновеннейшую лапшу. Так как не
благо «единой и неделимой» гнало этих профессиональных убийц и
грабителей – они шли через кровь человеческую и охваченные пламенем
города и села ради шкурной выгоды, лишь бы еще что-то «прирезать»,
«пришить», гнала их ненасытная жадность.
Целесообразно также указать, кому еще раздавались украинские земли
после Полтавской битвы. Кроме десятков тысяч десятин самых плодородных
грунтов, захваченных А. Д. Меншиковым, немало присвоила и другая
московская знать. Как пишет П. Штепа, ссылаясь на «Киевскую старину»
(1885, Ч. 4.), было подарена украинская земелька князю Г. Потемкину – 42 000,
графу Скавронскому – 39 000, московским полковникам – по 10 000, а
младшим офицерам – по 5 000 десятин. Только на территории между Бугом и
Днестром за 10 лет (1776-1786) московские пришельцы присвоили 4,5
миллиона десятин земли.
Теперь нетрудно понять, почему в ожидании такого щедрого гонорара, а
на современном сленге – дерибана, московская верхушка, жирно облизываясь,
вешала и распинала на крестах наших людей и пускала плоты с телами по
тихому течению Сейма, к Десне и дальше к Днепру – человеческий ужас
должен был стать в помощники грабителям.
Отчего же Меншикову все сходило из рук? Вместо ответа читателю (пусть
простит!) предлагаю довольно объемную цитату из сайта http:/Lib.rin.ru, с. 7.
«Чем объяснялась снисходительность Петра? Только ли
сентиментальными воспоминаниями о юности, о походах и совместных
ратных трудах? Екатерина, конечно, заступалась за Александра
Даниловича, но с тех пор, как Петр поймал ее на супружеской неверности,
слово императрицы значило не так уж и много… В народе, правда, ходил
слушок, что
