на белые облака, похожие на льды, сползающие бесшумно в ущелья, и видел себя тем же молодым парнем Костей Трофимовым. Вот там он — за этими горными вершинами, только обогнуть их, спуститься, — и побежит он, путаясь в длиннополой шинели, с трехлинейкой в руках, крича что-то. А впереди пулеметный огонь, проволочные заграждения, свет прожекторов…
Шагал улыбаясь, вспоминал все до мельчайших подробностей, шагал под мерный топот сапог, тихое звяканье прикладов, приглушенные команды…
Вернувшегося с фронта в сорок шестом году Константина Ивановича Орловского назначают начальником уголовного розыска Ивановской области. Что такое должность начальника уголовного розыска — лучше всего, наверное, рассказал бы сам начальник уголовного розыска. Можно только тут добавить, что о всех крупных происшествиях начальник ставится дежурным по розыску в известность. Пусть это глубокая ночь. К дому подъедет машина, и ты мчишься или на городскую улицу на место крупного происшествия, или же в район, в далекую деревню. Тебе надо организовать немедленный поиск, тебе надо использовать все для того, чтобы происшествие было раскрыто быстро, по «горячим следам».
Я перебираю в руках документы тех лет, фотографии. Высокий человек с привычно сунутыми в карман руками, строгим лицом. То ли у склада, который «обран», то ли в квартире, где случилось преступление, то ли в толпе свидетелей, то ли на заседании, среди товарищей по службе.
В 1951 году в курительной комнате Ивановского управления милиции новый сердечный приступ. Теперь уже приговор врачей окончательный: покой, покой и еще раз покой.
Но — нет! Не был он рожден для спокойной жизни! Переехав на родину в Ростов, Константин Иванович не сидит без дела. Он один из организаторов озеленения города, председатель товарищеского суда при домоуправлении, он часто выступает перед молодыми милиционерами с воспоминаниями о работе, делится опытом. Было что рассказать ему, коммунисту, полковнику в отставке.
Тридцать три года отдал он своей тяжелой работе, с восемнадцатого по пятьдесят первый. И никогда не забывал их — они приходили к нему на память средь бела дня, они будили его по ночам. Рассказывал немного с грустью: «Проснешься, начинаешь думать. Надо было бы тогда вот с этого свидетеля выходить на преступника. А ты, Орловский, кругами петлял. Вот ушло время, вот и натворил налетчик лишних хлопот. Ах, черт. Заволнуешься, встанешь, бродишь по квартире, ругаешься, переживаешь, точно ты там где-то, в двадцатых годах, в погоне за Савкой Филином»…
В одну из последних встреч он мне признался:
— Трудновато бывает, что там говорить. Иду иногда по улице и чувствую — сейчас упаду. Вцеплюсь в дерево или в решетку ограды и головой верчу по номерам домов, по вывескам. Показываю, будто дом ищу нужный. Это чтобы прохожие не видели, как слаб стал Орловский.
…Вскоре его не стало. В том письме на вопрос, что дала вам работа в милиции, он ответил:
«Можно ответить очень коротко — все, что нужно человеку в жизни. Работая в милиции, я значительно расширил свой кругозор, пополнил образование. В 1919 году я окончил в Москве курсы работников уголовного розыска. В 1934 году там же курсы усовершенствования высшего начсостава. Кроме того, заочно учился в Свердловском университете…»
В завершение написанного мною о Константине Ивановиче Орловском мне хотелось бы сказать вот что. Иногда ко мне, как автору двух книг «Уроки агенту розыска» и «Выявить и задержать», обращаются читатели, понятно, читатели пожилого уже возраста с вопросом: «Не есть ли главный герой этих книг Костя Пахомов бывший агент Ярославского губрозыска Константин Иванович Орловский?» Отвечу: в повестях много из того, что рассказал мне при встречах Константин Иванович, но образ Кости Пахомова — образ собирательный. В нем немало штрихов от Константина Ивановича, но есть штрихи и от биографий других бывших агентов Ярославского губрозыска. Следовать строго путем одной жизненной биографии — сильно стеснило бы меня, как литератора, в определенные рамки. А во-вторых, сам Константин Иванович просил меня не писать только о нем. «Мы все сообща делали одно общее дело, — любил говорить он, — и потому писать надо обо всех: и о тех, кто живет сейчас, и о тех, кого уже нет среди нас, а, главное, может быть, о тех, кто погиб на заре зарождения нашей славной советской милиции».
А. Ваняшова
Золото и картечь
В тридцать пятом июль пришел с грозами, дождями. Размесил все дороги. Из Закобякина в Любим, на совещание, участковый инспектор Михаил Георгиевич Михеев ехал верхом, не торопясь. Майка, легкая, длинноногая, серая в яблоках лошадь — все сорок пять километров месила грязь. Да и сосунок ее донимал — двухнедельный рыжий жеребенок, шустрый и игривый, потом сомлевший, он то и дело тыкался в материнский бок, мешал…
Когда к началу совещания Михеев вошел в зал и сел у окна, усталость его была незаметна. Михеев был сильным, выносливым, молодым. Сидит, корпус прям — так сидят прошедшие военную выучку люди, слушает, пишет что-то в блокнот, разложенный на планшетке. А потом уставится в дождевые разводы на оконном стекле, взъерошит темно-русые волосы, будто увидит и вот-вот найдет что-то ускользающее от него, как эти дождевые ручейки.
— Опять про церковную утварь задачу решаешь? — толкнув его в бок, спросил Леонид Румянцев, участковый Шильпуховского участка, — Пречистенскую церковь совсем раздели. Дерзко работают. И концы ловко прячут. А может, как в Нагорском, уже и ниточка тянется?
Михеев приложил палец к губам, дескать, совещание идет. Но вопрос вывел его из задумчивости. Он медленно рисовал в блокноте странные физиономии с глазами-щелками, фигурки, разбегающиеся от милицейского свистка… За длинную дорогу еще не все передумал.
Шла массовая коллективизация, и то тут, то там показывали свое злобное лицо враги колхозов — кулаки или замаскированные недобитки контрреволюционной своры Савинкова и «зеленых» банд Озерова. Хватало и любителей чужого добра, грабителей, убийц.
Леонид Румянцев хорошо знал михеевские заботы. До того, как переехать в Закобякино, Михеев работал инспектором в Шильпухове и ему, Румянцеву, передал свой участок, ввел в курс дел, уже давних и тех, что еще не были раскрыты. Случай в Нагорском они расследовали вместе. У местного пастуха, человека бедного и многодетного, украли четыре мешка пшеницы. Кто? Возникали и проверялись разные версии. Михеев ездил по деревням, беседовал с людьми, искал зацепку. У деревни Перья, на берегу реки Костромы разговорился с перевозчиком, увидел — в травяной лунке задержала морду собака, нюхала, лизала что-то. Присмотрелся — кровь! Где брызгами, где бусинками бежала кровавая цепочка по песку, по траве… Ищи, Джек, ищи!.. Не иначе, засекла ногу лошадь. Не на той ли лошади увозили зерно? Ищи, Джек!
Джек, черный с
