заверении, что она сексуальная и привлекательная или совершенно чокнутая и искренне одержима собакой другого человека, но у меня такое чувство, что я с удовольствием проведу остаток своей жизни, выясняя это. Даже если это просто мое желание заполнить эмоциональную пустоту в канун Рождества, я знаю, что мне, по крайней мере, понравится провести остаток вечера, пытаясь разобраться в этом.
Одновременно наслаждаясь ее обнаженным телом.
Я сижу здесь, на краю кровати, все еще твердый и хочу продолжать, но Джиллиан нет дольше, чем требуется, чтобы подать животному несколько кусочков холодной курицы. Теперь я немного опасаюсь, что она может быть настолько сумасшедшей, что уедет с моей собакой. Это был отличный минет, но я все еще не хочу расставаться с Агнес.
Как раз, когда встаю, чтобы проверить их, дверь спальни открывается, и входит Джиллиан — босая и сексуальная, со взъерошенными темными волосами, в топике и трусиках-стрингах, которые вот-вот будут уничтожены похотливым детским офтальмологом.
Да. Я имею в виду, очень возбужденным.
Ее взгляд падает на непристойную выпуклость в моих трусах-боксерах. Я стою неподвижно, чтобы девушка могла хорошенько рассмотреть, что ее ждет. Мой член уже был у нее во рту, так что та знает, чего ожидать, но, когда Джиллиан делает глубокий, рваный вдох, затем раздвигает припухшие губы и облизывает их, я не могу больше ждать. Два шага, и она в моих руках, мой очень жесткий стояк прижат к ней. Я чувствую запах мыла с ароматом лаванды, которое держу на кухне. Джиллиан вымыла руки, прежде чем вернуться ко мне, и мне это нравится. Она шаловлива и мила.
— Больше никаких перерывов, — рычу я, отрывая свои губы от ее губ.
— Хорошо, — шепчет она.
На случай, если девушка стесняется, я разворачиваю ее спиной к себе — не грубо, но целенаправленно.
Может, глаза и являются окнами в душу, но гораздо легче говорить пошлости, когда не смотришь прямо в них.
Особенно когда эта женщина может быть лучше меня в грязных разговорчиках.
Но доктор Конрад скоро станет действительно хорош в этом деле.
На мне нет специальных праздничных трусов, которые я купил для себя — ну, для своей бывшей жены — несколько лет назад. Те, что с графическим изображением подарочной коробки на кармашке. Но я на сто процентов готов прямо сейчас, без всякой иронии, произнести слова, напечатанные на этих трусах, Джиллиан Перри:
— У Санты для тебя подарок.
Не могу сказать, улыбается ли она или подавляет смех, поскольку не вижу ее лица, но прижимаю стояк к ее заду и спрашиваю:
— Хочешь?
— Да. Очень хочу.
— Хорошо. Потому что ты его получишь.
— Хорошо. Дай его мне.
— Подними руки.
Она поднимает руки, как хорошая девочка, и я стягиваю с нее топ через голову.
— Ты называешь это полностью одета?
— Ну, уже нет.
Позволив крошечному топику упасть на пол, я беру ее мягкие груди в свои руки, ласкаю их, сжимаю. Она выгибает спину и трется задницей о мою эрекцию. Я издаю стон.
— Не хочешь рассказать мне, почему раньше говорила, что на тебе трусики-шортики, а теперь на тебе стринги?
Джиллиан наклоняет голову в одну сторону и откидывает волосы, чтобы я мог поцеловать ее в шею. Я мог бы поглотить эту женщину, как карамельный десерт, и она, кажется, хочет этого.
— О, не думала, что ты заметил, — говорит Джиллиан, притворяясь невинной, пока извивается у моего твердого члена.
Я вдыхаю и пощипываю ее соски.
Получи, ангелочек.
Она резко вдыхает.
— Скажи мне почему, Джиллиан.
— Потому что больше не могла их носить после того, как думала о тебе здесь. Трогала себя. Они промокли… доктор Конрад.
Твою мать.
Боже. Проклятье.
— Все еще ненавидишь Рождество? — спрашиваю я между облизыванием, сосанием и покусыванием кожи ее шеи, потому что мне действительно нужно знать. Я не смогу кончить с каким-то Гринчем, какой бы сексуальной и технически грамотной она ни была. Неважно, как сильно та любит мою собаку, как хорошо пахнут ее волосы, какие гладкие, упругие и круглые у нее сиськи и попка.
— Меньше, чем час назад.
— Хорошо. — Скольжу рукой вниз по ее животу и забираюсь в трусики. — Господи. — Так влажно. Я ввожу в нее два пальца. Так скользко от ее возбуждения. — Как ты стала такой мокрой?
— Не знаю. Так было с тех пор, как мы начали переписываться. — Ее голос хриплый, тон смущенный и девичий, и я поглощен необходимостью заставить ее чувствовать себя лучше, чем делал любой другой мужчина. — Обычно так не бывает, — удивляется она.
— Ты такая мокрая только для меня?
— Да.
— Это ведь не просто слова?
— Я похожа на женщину, которая раздает порно-комплименты?
— Ты похожа на женщину, которая вот-вот будет участвовать в порно. — Я маневрирую к краю кровати, хватаю обеими руками лямки ее крошечных стрингов и разрываю эту штуковину, отбрасывая материал в сторону.
Джиллиан задыхается, но прежде чем успевает запротестовать, я толкаю ее на матрас, опускаюсь на колени, притягиваю ее к себе и зарываюсь лицом между ее ног. Одно скольжение языка, и она вздрагивает. Одно теплое дыхание на ее клиторе, и она хнычет. Одно быстрое посасывание этой скользкой жемчужины, и она вскрикивает. Я не могу удержаться, чтобы не взглянуть на ее красивые, полные сиськи с этой точки обзора. Девушка извивается, твердые соски направлены в потолок, спина выгнута дугой. Джиллиан тянется к моим волосам, хватая и дергая.
Осыпаю поцелуями внутреннюю поверхность ее бедер, доводя ее до отчаяния от предвкушения, прежде чем снова уделить внимание ее клитору.
Я трахаю ее языком без устали. Впиваюсь ногтями в гладкую плоть ее задницы. Стону, потому что ее удовольствие — моя награда.
На вкус она как ваниль и сахарная слива, и я схожу с ума от желания почувствовать ее теплую, скользкую влажность вокруг моего члена.
Из неё вырываются бессвязные сексуальные бормотания: «О Боже! Блядь! Да! Митчелл! Черт! Нет, нет, нет, нет, нет, слишком много, слишком много! Нет! Не останавливайся, не останавливайся! О боже, о боже, о боже!». Гневные стоны и резкие вздохи, и я теряю всякую способность слышать другие звуки.
Джиллиан извивается, прижимаясь к моему лицу. Если раньше та немного стеснялась, то теперь она — безудержная, кричащая секс-бомба. Я продолжаю, пока девушка не перестает кричать. Пока не сжимает свои бедра по бокам от моей головы и не замирает, а затем падает вниз, обмякшая от хорошей работы моего языка и пальцев.
Я целую ее торс, делая паузы, чтобы пососать соски и облизать шею.
Вытираю рот тыльной стороной ладони, глядя на
