Откровенно говоря, бесконечные насмешки Ивана все же делали свое дело, и, когда их накапливалось много, или же когда выходило что-то особо язвительное, раздражение прорывалось, при всем ситуативном флегматизме парня. Надоедало. Вот и сейчас, Максим, всем видом изображая олимпийское спокойствие, поднял палку, и, без какой-либо видимости гнева, ударил Ивана по плечу.
Мгновение спустя того уже не было на месте. Максим сморгнул, и тут же застонал от боли в руке, из которой вылетела выбитая палка.
— Однако. — Вновь "материализовавшийся" наставник очень внимательно глядел на Максима. — Как ты это сделал?
— Что?
— Достал меня. Палкой. Как?
— То есть? — Не понял Максим. — Подошел и стукнул, пока ты валялся и ржал.
— Я ничего не почувствовал. Вообще. Потому еще раз. Как?
— Да что такого-то? И в каком смысле не почувствовал? Чего вскочил тогда?
— Я не чувствовал атаки.
— Ты лежал повернувшись в другую сторону, — не понимал претензий Максим.
— Вы оба не понимаете друг друга, — вмешался Самуил. — И, кажется, я смогу немного вас просветить.
— Окажите милость.
Маг хмыкнул.
— Дело в том, Максим, что вы этим действием показали больше, чем мы могли бы добиться, пройди вы даже предлагаемое мною испытание, а не провалив его. Вы могли пройти его, не хмурьтесь. Могли не пройти. Я предпологал, что вы пройдете его частично. Могло быть что угодно. Но вот задеть Ивана вы не могли никак. Совсем. Однако же — невероятное случилось, случилось на наших глазах, и с пугающей, доложу вам, легкостью. Из этого можно сделать лишь один рационально все объясняющий вывод — Максим изначально был оценен неверно.
— Это невозможно, — "дядька" покачал головой, — он был взвешен по всем правилам. Магия не умеет ошибаться и быть пристрастной.
— Да о чем вы все говорите? — Макс чувствовал себя дураком, да и просто не любил, когда о нем говорили в третьем лице, в его присутствии.
— О вас, юноша, о вас. Наберитесь терпения, и я постараюсь обьяснить все вам, вашему уважаемому наставнику, да и, признаться, самому себе.
— Тренировка закончена. — Объявил Иван. — Прошу к столу.
Они уселись за обеденный стол, вновь откуда-то материализовавшийся у края площадке. Максим весело присвистнул. На столе кроме приборов на трех человек, стояла бутылка с он догадывался чем.
— Скатерть-самобранка начинает мне нравиться! — Обьявил он.
— Если желаете — не смеем вам препятствовать, — отозвался Самуил, — награда это святое. Но все же попросил бы вас проявить благоразумие и не слишком налегать на алкоголь. Ясность головы может вам пригодиться. Лично я воздержусь.
— А вы, наставник?
— Ясность головы нужна всегда. Тем более не буду. Гадость всякую глотать — не ко мне.
— Это что же, я один буду, что ли? — Даже расстроился Максим. — Меня так еще в детстве учили, что пить в одиночку — это серьезный вид пьянства, а вы на него меня обрекаете!
— А ты не пей, малохольный, — буркнул Иван. Что за радость добровольно себе мозги набекрень делать?
— И, кстати, о вашем детстве, — Самуил казался расслабленно весел, — Видимо, ответы на многие интересующие нас вопросы находятся именно в нем. Вы, как человек со стертой памятью, разумеется его не помните.
— Отчего же? — Максим не удержался от того, чтобы "поправить здоровье", несмотря на дружное осуждение прочих, спиртное сразу начало кружить голову. — Все я помню. Детство трудное, можно сказать тяжелое. Железные игрушки и все такое.
— Железные игрушки? — Нахмурился маг, но сразу понял. — Ах, вы иронизируете.
— А что мне остается? — Пожал плечами Максим. — Я помню свое детство. Вы утверждаете, что нет.
— Ваше полное имя?
— Максим Юрьевич Соболев.
Маг поперхнулся и закашлялся. Иван замер.
— Еще раз скажешь подобное — вышибу мозги, — пообещал он. — И господин маг не станет их тебе восстанавливать.
— Вы спросили, и я ответил. — Максим вновь вошел в режим "мне все равно, делайте что хотите, а я посмотрю".
— Действительно, Максим, это как-то слишком дерзко, именовать себя именем высшей аристократии. Тем более человеку по статусу безродному, и уверяющему, что лишен памяти. Или не лишенному?
— Могу лишь повторить, вы спрашиваете — я отвечаю. Ответы не нравятся?
— Не нравятся.
— Ну не взыши, Иван, спрашивай другое.
— А ты не дерзи, малохольный. Имя названное тобой проблемы несет. И не только тебе. А зачем мне проблемы? Я ведь могу тебе следующего соперника подобрать так, что не поможет твоя магия.
— Остыньте оба, — Самуил казалось о чем-то напряженно думал. — Значит имя ты помнишь. Но это даже не дворянское, а аристократическая фамилия, да не простая.
— Ну, значит я аристократ. — Улыбнулся Максим.
— Ага. Аристократ. На Арене. Понимаете ли, будь вы аристократ, вы бы здесь не могли оказаться. Вас бы убили на дуэли или казнили за проступок, вот и все. Заставили бы принять яд. Варианты возможны, но официально вы бы скоропостижно скончались по какой-либо приличествующей Роду причине, но никак, никак вы не могли оказаться здесь. Даже незнатный дворянин, бывший, разумеется, поскольку быть здесь можно лишь лишенным статуса, так вот, даже незнатный дворянин на Арене — редкость. А уж человек с фамилией Соболев не может быть гладиатором в принципе.
— О, так я еще и гладиатор? — Восхитился Максим. — Расту над собой! Да здравствует император! Идущие на смерть приветствуют тебя!
Подзатыльник Максим все же выпросил, и замолчал.
— Вы откровенно пугаете нас, Максим, уровнем своего непонимания, и, соответственно, поведения.
— Ну так объясните по-человечески! Мне тоже, знаете ли, неприятно участвовать в непонятной игре, где я дурачок лишь потому, что правил никто объяснить не удосужился! Сами же говорите — память мне стерли. Хорошо. Допустим. Но раз так — с чего вы взяли, что я должен что-то там помнить?
— Хорошо. Вы правы формально. Однако же, мне казалось очевидным, что, говоря о стертой памяти, подразумевалось сокрытие ряда воспоминаний, возможно большей их части, но память не стирают целиком, иначе как бы вы вообще разговаривали?
— Когда я говорил вам, что вы дворянин, пусть и бывший, я делал предположение меня самого удивляющее, да только
