полузабытья, был пробит бок, и из него, как из повреждённого сосуда, тонкой струёй вытекало некое прозрачное содержимое.
Кнар перекрестилась, невольно оглянувшись по сторонам: советские порядки категорически не приветствовали любое проявление религиозности. Женская интуиция подсказывала, что видение — к беде. В глубине души Кнар всё-таки надеялась, что Арутюн всего лишь ранен и вырвется из лап смерти…
Глава 16
Тем временем гадина войны потихоньку уползала в свою нору: советские войска гнали фашистов обратно к Берлину. Весной 1945-го с фронта шли победные реляции с описанием количества уничтоженной живой силы и техники противника, пленных и трофейного оружия. Отмечались подвиги отдельных советских солдат и офицеров, которые, «даже заживо горя, оставшись без руки или ноги, продолжали вести героический бой». С особым торжеством в голосе диктор сообщал о царящей во вражеских рядах панике и случаях перехода на советскую сторону солдат и офицеров вермахта. В одной из радиосводок даже говорилось о том, что лишёнными стабильного пайкового снабжения гитлеровцами за март и апрель месяцы было съедено около пятидесяти тысяч строевых лошадей…
Затеплившаяся в душах смертельно уставших советских людей заветная надежда с каждым днём крепла, превращаясь в общую уверенность в победе над врагом, который хотел покорить весь мир, уничтожить в людях свободную волю, честь и достоинство, превратить их в рабов. Ощущение победы, подкрепляемое взволнованно-триумфальным голосом Левитана[12], витало в воздухе и отражалось во всём: в выражении лиц и жестах, интонации голоса людей и темах их разговоров.
Вместе с тем радость от уже обретающей реальные контуры долгожданной победы омрачалась сводками о потерях. Даже в своей агонии война всё ещё была очень опасна. Особенно обидно было за тех, кто погибал накануне победы. За тех, кто шёл к вожделенному триумфу целых пять лет, но не увидел его, находясь в шаговой близости…
В начале мая получила похоронку соседка Кнар Вергине, которая ещё неделю назад, затаив дыхание от радости и гордости, показывала всем отправленное с фронта благодарственное письмо вместе с газетной вырезкой, где командование части и боевые товарищи её единственного сына Васака рассказывали, как он в боях с фашистскими захватчиками проявил исключительные мужество и отвагу, за что был отмечен орденом. «Командование воинской части не сомневается, что, воодушевлённый Вашим материнским наказом и благословением, Васак Григорян и впредь будет так же честно выполнять свой долг перед Родиной… Вы, как мать, вправе гордиться своим сыном!» — послание штаба боевого полка дышало оптимизмом и уверенностью в скорой победе.
Ещё вчера мать была на седьмом небе от счастья, всё повторяя про себя строки письма. А сейчас вся деревня скорбела вместе с пожилой женщиной, вмиг лишившейся того, чем жила последние долгие пять лет…
9 мая, в солнечный полдень, Кнар, как обычно, работала вместе с другими женщинами в колхозном поле, когда откуда-то издалека донёсся истошный крик: «По-о-бе-е-да-а-а-а!!!»
Показавшийся на краю поля золотокудрый мальчик в светлой рубахе казался ангелом. Эрик стремительно приближался, размахивая над головой платком, словно знаменем победы, и с каждым его шагом всё отчётливей становилось это священное слово. Миг был до того необычным, что с минуту женщины, расправив спины, оставались совершенно неподвижными, будто изваяния… Вслед за Эриком бежали и другие деревенские мальчишки, спешащие первыми донести радостную весть из сельсовета своим матерям. «Ур-р-а-а-а!!! По-о-бе-е-да-а-а-а!!!» — неорганизованно, переливчато звонко надвигалась волна мальчишеского ликования. И вдруг, словно выйдя из глубокого гипноза, женщины, побросав грабли, вилы, серпы, побежали навстречу детям. Сдерживаемые годами эмоции разом вырвались наружу. Все бросались друг другу в объятия, радовались и рыдали, сотрясаясь. Каждое сердце было охвачено ликованием.
Кнар, прижав Эрика к своей слабой груди, спрятала не подчиняющиеся ей губы в густых волосах на темени сына. Она сама не знала, радовалась или горевала в эту минуту, плакала или смеялась…
Глава 17
Победители возвращались домой. Не все здоровые и невредимые, но зато живые. Некоторых правильнее было назвать полуживыми, они вернулись с войны со страшными, бесформенными обрубками вместо рук и ног. Одному из таких бойцов — Вигену, некогда жизнерадостному кудрявому красавцу-балагуру, война откусила почти половину тела. Каштановые кудри парня наполовину поседели, однако весёлую улыбку удалось сохранить. Чего это ему стоило — знал только он сам. Украшавшие уцелевшую часть тела ордена и медали, подчёркивая бесстрашие и заслуги, одновременно наглядно демонстрировали, насколько уязвим человек, пусть и герой, перед грубыми ухищрениями войны — тупыми и одновременно коварными предметами, орудиями смерти… Но для родных и близких главным было то, что они вернулись, пусть и навсегда оставив часть себя где-то на далёких страшных полях сражений. И все испытывали невероятную радость от этого…
Только Кнар с детьми не знали, как быть. Когда прошло первое ликование от осознания конца войны, тяжёлое чувство неопределённости стало давить ещё сильнее. Что дальше? Как жить? На что надеяться?..
Конечно, в деревне были и вдовы вместе с детьми-сиротами. Но война по отношению к ним, по крайней мере, была искренней и сразу представила свой окончательный счёт. Кнар же была не жена и не вдова. Война не собиралась отпускать её, очевидно, намереваясь преследовать всю жизнь. Надорванная женщина пыталась заглушить щемящую скорбь и обиду в постоянной заботе о детях, не давая им чувствовать себя сиротами. Ради этого Кнар готова была отречься от себя, отсечь свои желания и служить только своим несправедливо и жестоко обделённым чадам.
Между тем Алек и Эрик как-то незаметно и, казалось, раньше времени выросли. Каждый уже имел свой характер. В отличие от брата-экстраверта, Эрик больше жил своей внутренней жизнью, сосредотачиваясь на собственных переживаниях и мечтах. Он живо и ярко воспринимал действительность и неординарно осмысливал свои впечатления. Неудивительно, что в девять лет у него родилось первое настоящее стихотворение…
Часть вторая
Мирная передышка
Глава 1
Пружинящей беззаботной походкой студента Эрик и Нвард спускались вдоль центрального проспекта Еревана, ловко лавируя между многочисленными прохожими. В первые послевоенные годы проспект носил имя Сталина, который символизировал собой победу в Великой Отечественной и с которым магическим образом были связаны судьбы миллионов людей. Приехавшего поступать в институт Эрика, для которого всё было внове в большом городе, сразу же поразил и околдовал монумент вождю — всевидяще и всемогуще он возвышался над проспектом. Огромная, величественная двадцатиметровая медная скульптура человека в шинели, полководца, словно вобрала в себя всенародный подвиг и самоотверженную деятельность великого множества генералов, офицеров, военных специалистов и, конечно, тех (как
