с супом, а ведь она наверняка голодна.
Суп?
Я наклонился к приятелю.
— Ее только супом и кормили в Холмделе, Джеймс. А если миссис Бэкфорд уже видеть его не может? Сам ведь рассказывал, что вкус и запах сильнейшим образом связаны с нашими воспоминаниями.
Джеймс выглядел уже не так победоносно, и я продолжил наступление:
— Допустим, мы вернем Мадлен домой насильно. А вдруг она снова убежит, и на этот раз мы найдем ее слишком поздно? Вдруг ей покажется, что ногти — не самое действенное оружие против мужа? А потом нашу пациентку осудят за убийство. Кому от этого будет лучше?
Приятель открыл ящик стола и вытащил бланк, на котором обычно пишут направление на госпитализацию.
— Конечно, я могу принять ее в отделение, однако тебе следует сообщить об этом Бэкфорду. Больной необходимо остаться у нас на неделю, а то и на две — пока не восстановится рассудок.
— Нет, Джеймс. Придется сделать иначе.
— Так и знал, — пробормотал приятель, ущипнув себя за нос. — Это незаконно, Корраван. Помимо всего прочего, несчастный супруг наверняка сейчас сходит с ума.
— Стоит ему сообщить — и он тотчас заберет жену из больницы. Люди, подобные Бэкфорду, скорее умрут, чем допустят, чтобы в обществе распространились слухи о душевном нездоровье жены.
— У мужа в любом случае прав больше, нежели у доктора. Ничего не могу поделать.
Я мигом затронул другую струну, пока Джеймс не укрепился в своем мнении.
— А вдруг — хотя пока все говорит об обратном, — Бэкфорд жестоко обращался с женой? Неужели ты станешь рисковать, возвращая Мадлен домой?
В прошлом году Джеймс, подчиняясь требованиям закона, вернул молодую женщину негодяю мужу, и тот немедленно избил жену до смерти.
— Не трави мне душу, Корраван, — сердито блеснул глазами друг. — До сих пор терзаюсь, вспоминая миссис Уоттс.
— Ты ведь не причинишь женщине никакого вреда, подержав ее здесь несколько дней, — настаивал я. — Пусть придет в себя. В конце концов, Мадлен заговорит, и ты решишь, как поступить дальше. В госпитале ей ничего не грозит.
— Тебе известно, что меня могут уволить за нарушение закона? — Джеймс метнул на меня еще один негодующий взгляд.
— Ничего ты не нарушаешь, — возразил я. — Вся ответственность на мне. Скажешь, что несчастную нашли на улице — так тебе сообщил инспектор Корраван.
Доктор повозил по столу бланк направления на госпитализацию, подравняв его кромку с краем столешницы. Я молча ждал его решения. Наконец Джеймс тоскливо посмотрел мне в глаза.
— Мы оба знаем, что я не смогу тебе отказать. После того, что ты для меня сделал…
У меня словно гора с плеч свалилась.
— Не обижай меня, — пробормотал я, устыдившись своего бесцеремонного давления. — Ты мне ничем не обязан. Мы уже давным-давно в расчете.
Приятель задумчиво кивнул.
— Ты сделаешь это не для меня, Джеймс. Я чувствую, что в истории миссис Бэкфорд не все так просто. Надо дать ей возможность рассказать, что произошло на самом деле.
— Договорились, — сказал Джеймс после долгого молчания. — Дам ей три дня. — Сбросив направление в ящик стола, он продолжил: — В одном ты прав. Миссис Бэкфорд измучена после того, что ей пришлось перенести.
— Завтра забегу ее проведать, — ответил я, надевая шляпу.
— Cave quid vis[3], — кисло пробурчал друг.
Джеймс обычно переходил на латынь, когда хотел оставить за собой последнее слово в споре. Впрочем, на этот раз он, похоже, признавал, что победителей не судят.
Выйдя во двор, я глянул на освещенные окна женской палаты, представив себе, как Мадлен, скорчившись, сидит в постели, а санитарка тем временем отмывает со стены брызги супа.
Скорее всего, миссис Бэкфорд видела разницу между Холмделом и госпиталем Святой Анны, коли способна отличить свой дом от больницы, и в ближайшее время она это осознает.
На душе было неспокойно. Всегда испытывал удовлетворение, найдя пропавшего человека. Нашел — убирай папку со стола. Но сейчас… Что, если через три дня Мадлен так и не заговорит?
Во всяком случае — я ее вытащил, а Джеймс не подведет.
Пора навестить судью.
ГЛАВА 5
Я добрался до трех похожих друг на друга элегантных трехэтажных домов на ухоженной улице. Альберт жил в среднем из них. Эркеры, окна в частом переплете, аккуратно закругленные ступени, поднимающиеся к входной двери. На подходе к лестнице вспомнилось несколько дел, расследование которых начиналось в точно таких же домах. Одно из них мы вели в мае прошлого года: прекрасная юная бездельница стала предметом раздора между двумя ее поклонниками, один из которых впоследствии убил девушку в экипаже, принадлежавшем сопернику. Другой случай произошел двумя годами ранее. Тогда преступники похитили сына одного из членов парламента, и труп молодого человека обнаружили без пальца, на котором тот носил золотой перстень с бриллиантами.
Разумеется, родители жертвы всегда рассказывают, что погибшее чадо было замечательным человеком, пользовавшимся горячей любовью друзей. Если дочь — значит, обязательно добрая и скромная девушка. Если сын — то непременно умный и доброжелательный молодой человек. Конечно же, погибший проявлял неслыханное великодушие по отношению к слугам.
Всплывавшая же в ходе расследования истина неопровержимо доказывала теорию Джеймса. Тот утверждал, что причиной убийства всегда становится один из четырех мотивов: страх, месть, алчность или страсть. Если семья состоятельна, обычно мы сталкиваемся с последними двумя из них. В случае Роуз Альберт наверняка присутствовала корысть или любовь, а может, и то и другое.
Поднявшись по ступеням, я взялся за дверной молоток.
Горничная проводила меня в кабинет судьи — просторную комнату с камином, книжными шкафами и двумя столами разного размера. Каждый том на полках — в кожаном переплете. Судья стоял у большого стола, заваленного стопками книг и документов. Первый шок явно прошел: Альберт вновь обрел нормальный цвет лица, а в холодных глазах появился суровый блеск.
Интересно, что его разгневало больше: смерть дочери или мое вторжение? Люди порой забывают, что приглашали меня к определенному времени.
— Добрый вечер, ваша честь.
— Вы — тот самый человек из Ярда. Корбин? — буравя меня взглядом, осведомился Альберт.
— Корраван. Майкл Корраван.
— Что у вас с лицом?
Надо же, почти забыл о своих боевых отметинах.
— Ничего особенного. Просто упал.
— Полагаю, первым делом вы захотите порыться в нашей личной жизни, — раздраженно скривив губы, бросил судья.
Можно подумать, я пришел выманить у него деньги, а не найти убийцу дочери! Что делать, у некоторых людей горе выражается именно так.
— У меня действительно есть несколько вопросов, — спокойно ответил я. — Во-первых, получала ли ваша дочь — или любой из членов семьи
