путёвку и езжайте, — предложила Кристина, — это же проще простого. Были бы деньги.
Дождь начал ослабевать, но стало холодно. Неприятная сырость заползала под одежду. Кристина поёжилась. Она была одета в лёгкий сарафан, так как все эти дни стояла страшная жара и ей в голову не пришло, что сегодня это может закончиться. Вениамин, уловив чутким слухом дрожь, сотрясающую девушку, снял с себя тёмную кофту и протянул её Кристине.
— Что вы! Не стоит, — смутилась она, увидев обнажённый торс нового знакомого, — вы же сами замёрзнете.
— Я настаиваю, — ответил Вениамин, — обо мне можете не беспокоиться, я не замёрзну. Я давно уже замёрз.
Кристина покосилась его полуобнажённое неестественно бледное тело, но надеть кофту всё же согласилась, больше из вежливости, чтобы не огорчать своего заступника.
— Похоже, мы можем продолжить путь, — сообщила она, выставив руку из-под крыши беседки.
— Я готов, — ответил Вениамин и приятно улыбнулся.
Они пустились по дороге, обходя и перепрыгивая лужи.
— Вот и пришли, — указала Кристина на зелёный подъезд девятиэтажки, — благодарю вас за заступничество.
Она протянула Вениамину его кофту.
— Я счастлив помочь столь очаровательной барышне. Надеюсь, мы ещё свидимся.
— О, это просто. Заходите в кафе на берегу, я там работаю, — предложила Кристина.
— Непременно загляну, — пообещал Вениамин.
Девушка, махнув ему на прощание рукой, скрылась за металлической дверью. Вениамин ещё долго оставался стоять на месте, разглядывая высоченный дом с окнами-глазницами. Вновь пошёл дождь, а граф всё стоял неподвижно, как древнее изваяние. На лицо его падали крупные капли, но он не замечал этого, а всё глядел на жёлтые уютные окна. Потом граф поднёс кофту к своему носу и сделал глубокий вдох, будто старался впитать в себя запах девушки, оставшийся на его одежде. Его голубые глаза сверкнули красным огнём, а бледное лицо исказила судорога.
Глава 4. Болезнь
17 век. Окрестности Москвы. Поместье графов Вороновых.
— Дочь моя, меня беспокоит твоё самочувствие, — обратился к красивой молодой девушке граф Василий Воронов, — не больна ли ты? Или же наконец влюбилась?
— Не говорите глупости, отец, — вздохнула Агата, — я в полном здравии.
Девица ещё держалась при отце, но когда тот вышел из её покоев, обессиленно опустилась в кресло и застонала.
— Барышня, что с вами? — ринулась к ней служанка.
— Ах, Авдотья, тяжко мне что-то ныне.
— Не сказать ли батеньке? — забеспокоилась Авдотья.
— Нет! — резко ответила молодая графиня, — не надо пужать батеньку. Завтра я буду в здравии.
Но на следующий день Агата не смогла встать с постели. В доме поднялся переполох. Граф пригласил лучших лекарей из города. Доктора, обследовав больную, не смогли установить причину столь худого положения дел. Тогда Василий Воронов обратился к своему другу, который весьма прославился, как отличный врач. Через несколько дней известный лекарь Кальковский прибыл в поместье графа и длительно наблюдал за его больной дочерью.
— Скажи! Скажи мне, что с Агатой! — умолял товарища граф, когда они остались наедине. Кальковский, пряча глаза, отвечал что-то невнятное. Тогда граф потребовал ответа более жёстко:
— Я обратился к тебе, аки к другу. Поступи же со мною, аки друг, скажи мне правду!
— Хорошо, — поднял на него глаза доктор Кальковский, — твоя дочь умирает от редкого недуга.
— Ей совсем нельзя помочь? — спросил обескураженный отец.
— Нет, — последовал безжалостный приговор, — я могу лишь недолго поддерживать её жизнь.
— Это та же хворь, что убила её мать? — обречённо вздохнул граф.
— Да, — подтвердил доктор.
— Надо сказать Вениамину, — пряча лицо в морщинистых ладонях проговорил Воронов, — но ей самой ничего не скажем.
— Мне кажется, дорогой друг, что болящая имеет право знать правду, — возразил доктор Кальковский, — она сможет подготовить свою душу к вечности. Наш христианский долг помогать умирающим в сем.
— Нет! Я возражаю! — заволновался граф. — Пусть проживёт свои последние дни в счастливом неведении.
— Как скажешь, Василий, — пожал плечами лекарь. — Я приготовлю лекарство, кое будет какое-то время поддерживать её жизненные силы.
Кальковский попросил, чтобы ему предоставили все необходимые ингредиенты для изготовления препарата. Он заперся в гостевой комнате, любезно предоставленной ему графом, и принялся за дело. Когда он спустя время вошёл в покои молодой графини, она встретила его слабой улыбкой.
— Вот, Агата, будете принимать сие снадобье три раза в день, — пробормотал Кальковский, пряча глаза от умирающей.
Девушка схватила его за руку.
— Господин доктор! Ради всего святого скажите, сколько мне осталось жить? — умоляющим тоном обратилась графиня к лекарю.
— Что за мрачные мысли? — Кальковский натянуто улыбнулся. — Вы молодая и сильная девушка…
— Не лгите мне! — в отчаянии воскликнула Агата. — Не берите греха на душу! Я ведаю, что умру. Мне снится покойная матушка. Неужели вы так жестоки, что оставляете меня в неведении. Я жажду знать свою участь!
Она разрыдалась. Кальковский, чувствуя смятение, метнулся к окну и распахнул его, чтобы вдохнуть холодный воздух. Он ответил не сразу, а помолчав какое-то время.
— Ваш отец не желает, чтобы я говорил с вами об этом. Но я не в силах вас обманывать, Агата. Вы умираете. Это снадобье, что я принёс, ненадолго продлит ваши дни.
Агата
