Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 151
знатока Тэффи я не успеваю, оказываюсь перекинутой через плечо головой вниз.
Визжу.
А Дим хохочет, кружась и крепко удерживая:
— …васильком цветет Сафир, сказка фей, глазок павлиний, смех лазурный, ясный, синий, незабвенный, милый мир… Ты, Сафир, цвети! Цвети!..
… цвети сафир.
Изумруд и александрит.
Ещё рубин.
Топаз, аметист и, конечно, алмаз.
Семь камней в поэзии и семь камней в коллекции.
Я не могла ошибиться.
Вот только дон Диего молчит, даже когда я заканчиваю, слишком долго молчит, и тишина кабинета давит, стучит вместе с начавшимся дождём.
— Что ж… — он наконец заговаривает, отходит к панорамному окну, отворачивается, — я думаю, мы попробуем, Кармен. Девчонка не совсем бестолкова и тупа.
— А… — Кармен сказать не успевает.
Поднятая рука с блеснувшей печаткой её останавливает, заставляет замолчать и отданное тихим голосом распоряжение выполнить:
— Мальчишку проводи вниз, пусть сделает снимки.
— Хорошо, — Кармен кивает.
Уходит.
Уводит Марека, оставляя меня наедине с владельцем «Сорха-и-Веласко», что задумчиво разглядывает вечернюю Прагу.
Неприветливую в опустившихся промозглых сумерках.
— В Праге холодная весна, slečna Krainová. Дождливая, как у англичан… — дон Диего выговаривает с непонятной обидой, — и ещё более мрачная. Вы, правда, любите Прагу, slečna Krainová?
— Правда, — я подхожу к нему, чтобы встать рядом и начавшееся неправильно интервью сделать ещё более неправильным, — она восхитительна. Особенно, когда распускаются пионы и зацветают каштаны.
— И когда же это случается? — он интересует иронично.
— В мае, — я улыбаюсь невольно, делюсь своим, личным, — май самый прекрасный месяц в году. Ещё нет летней пыли, толп туристов и палящего солнца. Город дышит, пахнет весной до одури. Цветет. Жасмин, яблони, вишня. Хочется жить и, забравшись на Петршин, раскинуть руки и закричать «Прага, я люблю тебя!»…
— Вы кричали? — его вопрос звучит серьёзно.
Обескураживает.
И правду вызывает:
— Каждый год.
— Думаю, стоит попробовать, — дон Диего кивает, принимает ответ и к журнальному столику с разложенными украшениями подходит.
Указывает на рядом стоящее кресло.
— Время всё же быстротечно. Думаю, нам пора начать, только… выберете сначала то, что вам ближе всего, — он усаживается во второе кресло.
Закидывает ногу на ногу, ставит локоть на подлокотник, подпирает щеку и смотрит с любопытством, что вспыхивает подобно алмазам.
И на край своего кресла я опускаюсь, разглядываю показанные мне сокровища, переполняюсь восторгом, от которого перехватывает дыхание.
Мечется взгляд.
…кристально чистое брильянтовое колье в форме перьев с африканским турмалином Параиба, что не продается, принадлежит семье…
…бирманские рубины оттенка голубиной крови в парных браслетах…
…серьги с колумбийскими изумрудами, два идентичных по размеру и качеству камня, на поиски которых ушли года, десятилетия…
— Этот, — я указываю.
Не осмеливаюсь взять, лишь смотрю, как надевает перчатки и берет подвеску дон Диего, подносит к свету, отчего камень в переплетение золота начинает играть всеми оттенками.
Оранжевого.
Розового.
Красного.
— Это рубин? — я спрашиваю завороженно.
Не могу отвести взгляд.
Теряю слова, которых всё равно не хватает, которых нет ни в одном из известных мне языков, чтобы описать, передать всю красоту и великолепие этого камня.
— Нет, — дон Диего качает головой, произносит с благоговением, — это падпараджи, сапфир, что несет в своем название титул князя, цветок лотоса и восход солнца.
И сам он похож на цвет солнца на восходе.
Или закате.
— Он идеален, лучший из всего, что я видела…
— Из того, что мы с вами видели, да, — дон Диего поправляет, улыбается, грустно, кладет бережно подвеску на место, — но, говорят, slečna Krainová, эти редкие в наше время пять карат лишь жалкое подобие Великого Падпараджи. Камня, за который человек может убить, который может украсть сердце и ради которого можно безрассудно любить. Он был идеален…
Переливался всеми тремя цветами.
Имел больше семидесяти карат.
А после пропал.
— Канул в глубину веков, оставив за собой кровавый след… — он чуть склоняет голову, замолкает, и выражение лица у него становится задумчиво-мечтательным.
Что, впрочем, быстро исчезает, сменяется насмешливостью и готовностью услышать мои вопросы, которых много и на которые ответы я получаю.
Отвечаю на вопросы уже самого дона Диего.
Провожу самое необычное интервью в своей жизни, выдерживаю экзамен по азам геммологии и ювелирному делу, увлекаюсь игрой в словесный «пинг-понг», где каждый вопрос становится все более коварным и сложным, и возвращение Марека с Кармен не замечаю.
Заканчиваю только во втором часу ночи, и на крыльцо «Фальконе» выпархиваю выжатым счастливым лимоном.
— Марек, можно быть выжатым, но счастливым лимоном? — я смеюсь.
Запрокидываю голову и ладошку, ловя редкие капли утихшего дождя, подставляю.
Не жду особо ответа, но он отвечает, правда, не то:
— Знаешь, я сегодня сделал слишком поспешные выводы и на счёт тебя ошибся. Ты молодец.
Я киваю.
Соглашаюсь, поскольку ложной скромности и скромности вообще за мной и пани Власта, к своему огорчению, никогда не замечала.
— Ты тоже ничего, даже Аге понравился, — я признаю великодушно, не успеваю рассказать, что его записали в байроновские герои, поскольку дверь позади нас хлопает.
И бархатный голос Алехандро разносится по пустой улице.
Окликает меня.
— Кветослава, позвольте… — внук дона Диего облачается в кашемировое пальто на ходу, догоняет, запинается, спотыкаясь взглядом на Мареке, но продолжает решительно, — позвольте ещё раз принести свои извинения и сопроводить вас до дома. Уже поздний час…
— … и меня проводит Марек, — я его перебиваю.
Огибаю по дуге.
И второй раз за вечер оставляю мужчину смотреть мне вслед.
[1] Резонёр (фр. raisonneur от фр. raisonner «рассуждать») — персонаж пьесы (театральное амплуа), который не принимает активного участия в развитии действия и призван увещевать или обличать других героев, высказывая длинные нравоучительные суждения с авторских позиций.
[2] «Большая звезда Африки», или «Куллинан I» — брильянт, самая крупная часть самого большого и дорого в мире алмаза «Звезда Африки». Брильянту была придана каплевидная форма с 74 гранями и он стал частью скипетра короля Эдуарда VII.
[3] Slečna (чеш.) — мадемуазель.
Глава 5
Март, 28
Кутна-Гора, Чехия
Дим
Сдохнуть не получилось.
Не повезло.
И утонул только телефон.
Выскользнул из кармана и на илистое дно, поднимая чёрную круговерть, опустился. Исчез, а тьма осталась, прокралась следом.
Поселилась во снах.
Вязких.
Мутных.
Стылых, как вешняя вода.
И лёгкость такие сны не приносят, не дают выспаться. Они лишь выматывают, затягивают на самое дно, кружат-вьюжат, насмехаясь и играя, а после выталкивают в реальность. Отпускают, когда до зыбкого рассвета ещё далеко, а за окном расползается серая непроглядная хмарь.
Сырая.
Она клубится промозглым туманом, облепляет дом со всех сторон и в спальню — стоит мне распахнуть окно — заползает. Скользит по дощатому полу, и Айт,
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 151
