маламуты или хаски. Высунутые языки, дружелюбные взгляды — похоже, появление гостей было воспринято собаками с энтузиазмом близящейся прогулки. И расстройством, когда люди прошли дальше, к высокому крыльцу деревянного здания. Терем самый настоящий, Никлас такие раньше только на картинках видел.
Когда вошли внутрь, начальник охраны приостановился — мимо с заливистым тявканьем проскочил небольшой щенок черно-белого окраса. За щенком с гиканьем пробежал довольно крупный, выше Катрин ростом, но… да, ребенок — судя по лицу, там лет двенадцать, не более. С громкими азартными криками размахивающий руками большой ребенок скрылся в соседней двери, преследуя щенка. Начальник охраны, остановившийся чтобы дать ему дорогу, двинулся дальше.
По широкой лестнице с резными деревянными перилами поднялись на второй этаж, зашли в кабинет, где за столом сидел барон Волчанинов, вышедший на пенсию чиновник из Москвы. Волосы черные с проседью, блестят льдом светло-голубые глаза, взгляд колючий. Прямо как у рейхсграфа Брандербергера, вспомнил Никлас. Вот бывает так: увидел человека и сразу ощутил неприязнь с первого взгляда. Барон Волчанинов, для Никласа, именно так воспринимался на подсознательном уровне.
— Господин жандарм. Чем обязан?
Голос у барона Волчанинова тоже оказался неприятный. Негромкий, словно бы скрипучий, но при этом ровный до полной бесцветности от эмоций.
— Добрый вечер, ваше благородие. Андрей Борисович Горчаков, Транспортный надзор Варшавского военного округа. Я прибыл сюда в целях проверки информации о Люси Шнайдер. Вам знакомо это имя?
— Нет.
— Гражданка третьей категории из Е-Зоны, сорок три года. Погибла после нападения хищной пары сегодня ночью на другом берегу озера.
— Люси Шнайдер, значит? Имя не знал, но об этой трагедии слышал. И не понимаю, о чем может идти речь и почему вы пришли ко мне. Извольте объясниться, будьте так любезны.
— Я прибыл сюда из Белостока, расследуя дело о промышленном шпионаже, в ходе которого гражданка Шнайдер, пользуясь своей должность внештатного корреспондента газеты «BILD», пыталась шантажировать некоторых сотрудников Минской железной дороги. Может быть, она пыталась шантажировать и вас? Если это так, прошу вас не скрывать информацию, потому как служба Транспортного надзора сейчас плотно работает с этим делом, все тайное все равно так или иначе станет явным.
Никлас мысленно поразился тому, как умело вплел ложь в правду Горчаков, выводя барона на эмоции специально для Катрин. Но Волчанинов, судя по лицу, остался совершенно спокоен.
— Я ничего не слышал об этой гражданке, и никаких поползновений в мою сторону она не предпринимала. Транспортный надзор и лично вы, господин инспектор, можете быть совершенно спокойны.
— Может быть среди ваших людей есть те, кто мог быть объектом ее интереса?
— Я сегодня же опрошу всех и каждого с необходимым на то пристрастием.
— Тогда завтра около полудня я нанесу вам очередной визит. Вы же не против?
— Я живу затворником, господин Горчаков, мне не очень приятно людское общество. Давайте я отправлю вам своего начальника охраны с полученными результатами, какими бы они не были. Вы где остановились?
— Пока не знаю, господин барон, мы включились в расследование с колес. Скорее всего, встанем на постой где-нибудь неподалеку.
— В Кингисеппе есть много неплохих гостиниц, могу дать совет.
— Мы останавливаемся только в ведомственных местах, господин барон.
— Ах да, точно. Давно не на службе, запамятовал, как это происходит.
Голос барона по-прежнему звучал негромко, неприятно, но без каких-либо читаемых эмоций.
— Благодарю, что уделили время на беседу. Ждите меня завтра, после полудня.
— До свидания, господин инспектор.
Горчаков и Бергеры покинули кабинет в полной тишине, спустились по лестнице. Обратно их сопровождал один из охранников, молча слушавший разговор начальник охраны остался в кабинете барона. На нижних ступеньках широкой лестницы остановились — снова мимо пробежал большой ребенок, который гнал лающего щенка в обратную сторону.
Вот только случившееся дальше Никласу совершенно не понравилось: забегавшийся щенок на скользком паркете не вошел в поворот, проскользив лапами и преследователь его наконец догнал. Пнул ногой так, что щенок пролетел несколько метров и ударился в стену. Большой ребенок подскочил к нему, присел и ударил по морде ладонью, наотмашь.
— Что я тебе сказал, а? Что я тебе сказал⁈
Кричал он так громко, визгливо и пронзительно, что у Никласа зазвенело в ушах. На краткий миг зазвенело, сменившись почти полной ватной тишиной. Восприятие действительности сузилось настолько, что не пропускало больше никакие звуки. Нечто подобное с Никласом было после контузии, но сейчас причина крылась совершенно в другом: на месте этого щенка он словно бы увидел себя.
Мгновенно ушли все чувства, мысли, эмоции. А все детские кошмары, все испытанные ранее страхи, наоборот, словно вернулись эхом памяти. Все детство Никласа сейчас уложилось одним единственным образом в картинку того, как испуганный загнанный щенок, пытаясь махать хвостом, замер в страхе перед преследующим его мучителем, который скорее всего был его хозяином.
Семьей был, можно и так сказать.
— Андрей, подержите, пожалуйста, — скинул Никлас СКС с плеча, отдав его не глядя Горчакову. Отпустил руку, услышал, как карабин ударил прикладом в пол — похоже, инспектор принимать оружие не хотел или не успел, поймал не сразу. Никлас уже, не оборачиваясь, направился в угол просторного холла, туда где съежился скулящий от страха и боли щенок, под которым уже расплывалась лужица.
— Что ты наделал⁈ Что ты наделал⁈ — заорал большой ребенок, выпрямившись и попытавшись пнуть щенка ногой.
Он замахнулся довольно широко, размашисто, но Никлас не дал удару состояться: подходя сзади, выставил ногу. Большой ребенок, который был в легкой обуви, попав по высокому и жесткому ботинку Никласа, вскрикнул от неожиданности.
— Привет, — улыбаясь одними губами, поздоровался с ним Никлас. — Меня зовут Николай, а тебя?
— Ты кто? — полувзвизгом поинтересовался большой ребенок, делая шаг назад.
— Я тот человек, который знает, что такое эмпатия. Ты знаешь, что это такое?
— Нет!
— Давай покажу и расскажу. Эмпатия, это… — протянул руку Никлас.
— Уйди! Уйди! — пронзительно закричал было большой ребенок, но Никлас быстро и резко, практически невидимым для взгляда взмахом хлестнул его пальцами раскрытой и расслабленной ладони по губам.
Орущий большой ребенок моментально замолчал, оцепенев — не сколько от боли, сколько от неожиданности.
— Эмпатия — это способность понимать испытываемые другими чувства и страдания, в результате чего рождается сопереживание и сострадание. Запомнил?
— Нет! Я…
Еще один резкий и практически невидимый взгляду удар прервал пронзительный крик.
— Давай я тебе помогу понять. Смотри, я сейчас беру
