страдал так, как ты заставляешь страдать меня…»
Когда мы наконец-то добрались до вскрытия сердца, я собрал волю в кулак и приблизился к столу. Большую часть своей жизни я ожидал возможности увидеть это. Сухая инструкция учебника гласила: «Для вскрытия грудной клетки воспользуйтесь ручной пилой». Кожа на ребрах моего кадавра напоминала дубленую выделанную мокрую кожу. Чтобы их разрезать, понадобились объединенные усилия нескольких человек. Когда ребра были раскрыты, мы не сразу увидели сердце. Оно было скрыто за мясистым покровом легких.
Несмотря на видимость симметрии, человеческое тело далеко не симметрично. У левого легкого, к примеру, всего две доли, в то время как у его правого аналога их три (средняя доля левого легкого атрофируется во время развития плода, а предназначенное ему место занимает сердце).
Оба легких моего кадавра были усеяны черными точками – я предполагал, что это смола от курения или просто последствия жизни в крупном городе. На ощупь они напоминали мокрую губку, но при нажатии жидкость из них не лилась. Хрящи дыхательных путей были твердыми, но гибкими, как кончик куриной кости.
Сердце моего кадавра было размером примерно с две сжатых в молитве руки и занимало почти все пространство в центральной части груди – от грудины до позвоночника и вниз, до диафрагмы – мышечной перегородки между полостями живота и грудной клетки (каждый раз, когда вы делаете вдох, ваше бьющееся сердце, лежащее на диафрагме, слегка опускается вниз). Сердце имело форму обрезанного эллипсоида и напоминало приземистый вулкан, только лежащий на боку. Сердечная мышца – миокард – была плотной.
Сердечная мышца использует энергию для того, чтобы сжиматься и расслабляться, и после смерти сердце кадавра постиг rigor mortis – трупное окоченение. Перикард и два верхних отсека-предсердия, накапливающие кровь, находились позади насосов-желудочков. На переднем плане находился правый желудочек. Он имел форму полумесяца, а мышечные волокна обвивали его по окружности. Профессор говорил нам, что, если во время врачебной практики когда-либо мы будем вынуждены ввести иглу в сердце пациента, чтобы откачать жидкость, в первую очередь игла попадет именно в правый желудочек.
Несколько щелчков ножницами, и сердце было извлечено из своей бежевой каймы. Шон положил сердце на предплечье кадавра: «А этот парень и правда держит сердце нараспашку», – заметил он. Сжимая сердце в руках, словно кубик Рубика, я потыкал пальцами в тонкие стенки центральных вен. Сложно было представить, что это просто кусок плоти, а не резиновая игрушка. У левого желудочка стенки были толстые, что говорило о высоком кровяном давлении. Внутри правого желудочка находилась мешанина из тонких, спутанных волокон. Возможно, они могли бы о многом мне рассказать, но тогда я ничего в них не понял. К тому моменту, как мы закончили со вскрытием сердца, оно по цвету и текстуре напоминало приготовленную говядину – между занятиями оно хранилось в круглой алюминиевой сковороде, такой, в какой пекут пироги.
До этого момента никто не знал причину смерти нашего кадавра наверняка. Его ребра напоминали рассыпавшуюся вязанку хвороста – они были тонкие, изношенные и находились не там, где должны были находиться.
Некоторые студенты в нашей группе полагали, что он умер в результате одного из заболеваний, постепенно разрушающих тело, таких как рак или туберкулез. Лишь когда мы добрались до вскрытия его сердца, нам открылась правда.
Его аорта – главная артерия, переносящая кровь из сердца в тело, – была забита толстым слоем твердого холестеринового налета. Когда мы разрезали левую коронарную артерию, налет внутри ее сопротивлялся давлению скальпеля. Там оказался темно-красный сгусток крови, указывавший на то, где именно оторвалась атеросклеротическая бляшка. Отвечающие за свертываемость крови тромбоциты, как стайка рыб, рванулись к месту травмы и создали тромб, спровоцировавший инфаркт и отмирание тканей[11]. Моего деда наверняка убило это же свойство организма (и я нередко беспокоился о том, не продолжит ли оно убивать мужчин рода Джохар). Мне казалось, что эти плотные наслоения в артериях воплощают неудачи и печали моего кадавра.
Вскрыв грудную клетку, мы увидели человеческий вариант той системы, благодаря которой функционируют все млекопитающие.
Дезоксигенированная кровь выходит из правого предсердия через односторонний клапан, называемый трикуспидальным, и попадает в правый желудочек, накачивающий кровь в легкие. Насыщенная кислородом кровь из легких возвращается в левое предсердие, а затем проходит через другой, митральный клапан (названный так потому, что напоминает митру – головной убор епископа) и попадает в левый желудочек. А левый желудочек перекачивает кровь в аорту и далее – по всему телу. Кровь проходит по телу и возвращается обратно наверх, собираясь в двух крупных венах – нижней и верхней полых венах, – откуда снова попадает в правое предсердие и выходит на следующий цикл.
Эта схема, присущая всем млекопитающим, была открыта лишь в начале XVII века. До того момента биологические функции сердца оставались для человечества загадкой. Десять тысяч лет назад охотники-кроманьонцы на европейском континенте знали о том, как сердце выглядит, и рисовали его в своей наскальной живописи, но понятия не имели, что оно делает. Семь тысяч лет спустя древние египтяне выдвинули несколько на удивление прозорливых теорий о предназначении сердца. Разумеется, они полагали, что в сердце обитает душа, но в классическом трактате – папирусе Эберса – сердце описывается как центральный элемент кровоснабжения, сообщающийся с жизненно важными органами при помощи вен и артерий. Трактат гласит: «Действия рук, движение ног и вся прочая подвижность происходит таким образом, как велит сердце». Через три тысячи лет древние греки стали воспринимать сердце скорее символически. Они верили, что центральное расположение сердца в теле означает, что оно является оплотом жизни и нравственности. Платон также предполагал, что сердце является стражем – тимосом, наивысшим качеством смертной души, через который кровь проходит тогда, когда хочет предупредить о том, что что-то не так. По сути, это и поныне звучит как достаточно точное описание запуска реакции «бей или беги».
Греки пытались постичь истинное предназначение сердца, оперируя аналогиями и метафорами. Их изысканные предположения померкли в сравнении с исследованиями Галена, придворного лекаря римского императора Марка Аврелия. С III по XVII век Гален был титаном западной медицины – он первым стал исследовать кровообращение с научной точки зрения, пусть и прибегая к метафорам, и с помощью таких примитивных методов, как наблюдение и вскрытие животных. На основе операций, проведенных им на раненых гладиаторах, а также проводя вскрытия различных животных, в том числе кошек, собак, овец и рысей (вскрытия людей были запрещены).
Гален предложил схему, в которой печень преобразовывает еду в кровь, а кровь затем расходится по телу и уходит
