спиной к лакированной стене, шелк скользит по скользкой поверхности. Моя рука движется вниз, чтобы обхватить изгиб ее бедра, я просовываю пальцы в ее прическу, ее волосы становятся шелковистыми и густыми под моим прикосновением, и я загибаю их, притягивая ее рот плотнее к своему, пока я поглощаю ее.
Она такая чертовски сладкая на вкус, как шампанское и невинность, и я хочу трахнуть ее прямо здесь, прямо сейчас. Все во мне кричит о том, чтобы подхватить ее на руки, обхватить ногами за талию и вогнать в нее мой ноющий член, и если бы ее платье не было таким чертовски обтягивающим, сужающимся до колен без единой щели, я, возможно, так бы и поступил.
— Это платье создано для того, чтобы разочаровывать меня, — прорычал я ей в губы, разрывая поцелуй и проводя рукой по ее бедру, и резкий вздох Катерины только усилил мое желание.
— Лука, кто-нибудь увидит...
— Пусть. Пусть все видят, что ты моя. Что я буду прикасаться к тебе, как захочу, сейчас и до конца наших дней. — Я чувствую, как теряю контроль над собой. Моя рука вцепилась в подол ее платья, потянув его вверх, и, когда Катерина прижимается ко мне, мне кажется, что я могу взорваться от желания.
— Лука..., — задыхаясь, произносит она мое имя, и я не знаю, умоляет ли она о большем или умоляет меня остановиться.
Я не знаю, есть ли мне до этого дело.
Я не уверен, что кто-то когда-либо заставлял меня чувствовать себя настолько обезумевшим от вожделения, и я не знаю, как это произошло. Все, что я знаю, это то, что мой план по ее соблазнению теперь кажется гораздо более срочным, потому что я не только не думаю, что смогу прожить шесть месяцев без секса, я не думаю, что смогу прожить шесть месяцев, не трахая ее.
— Лука... — Катерина полу-стонет, полу-шепчет мое имя снова, и на этот раз она действительно пытается вырваться из моей хватки, прижимаясь к стене в попытке ускользнуть от меня. — Мы не можем этого делать. Мы еще не женаты.
— Мы будем женаты, — говорю я ей, небрежно скользя рукой по ее бедру. — То, что мы сделаем между этим и тем, не имеет значения, если мы оставим это между нами.
— А если что-то случится? — Ее голос - придыхательный писк. — Что, если мы не поженимся, и тогда я...
— Твой отец ясно дал понять, что из этого ничего не выйдет, если я хочу получить наследство. — Мой голос стал грубым, раздраженным, и я сжал внешнюю сторону ее бедра. — Может, я хочу попробовать, что я получу. Если бы я хотел трахнуть тебя в первый раз в переполненном ресторане, мой член уже был бы в тебе. Я знаю, ты чувствуешь, какой я твердый. — Я покачиваю бедрами в такт ее движениям, доводя мысль до конца. — Но сейчас я просто хочу прикоснуться к тебе.
— Тогда тебе придется подождать, — вызывающе огрызается она, извиваясь подо мной. Все, что она делает, это заставляет мой член болеть еще сильнее.
Я не думал, что идея разврата девственницы может меня возбудить, но мне это нравится. В свою бытность главным плейбоем Манхэттена я держался подальше от дочерей мафиози и дочерей других боссов мафии, Братвы и им подобных. Их слишком тщательно оберегают, и риск, связанный с сексом с такой, никогда не стоил сомнительного удовольствия.
Но с Катериной...
Риск не может быть меньше. Я все равно женюсь на ней, и она никогда не признает, что я лишил ее девственности до брачной ночи. А что касается кровавых простыней, на которых будет настаивать ее отец...
Я что-нибудь придумаю на этот случай.
— Лука! — Она выкрикивает мое имя, поворачивая голову, чтобы посмотреть в коридор, и я снова прижимаюсь к ней бедрами, желая вернуть ее внимание к себе. Я представляю, как эти мягкие округлые губы обхватывают мой член, и он пульсирует, неловко упираясь в брюки костюма.
— Неужели ты никогда не испытывала подобных ощущений? — Бормочу я, когда ее голова откидывается назад, а глаза расширяются от ощущения, что мой толстый член трется о нее. Я тянусь вверх другой рукой, прижимая ее к себе, и зачесываю прядь волос за ухо, нежно касаясь ее щеки. Я хочу вывести ее из равновесия, чтобы мягкость моих ласк противоречила настойчивому трению моего члена о ее бедра. — Как будто ты разойдешься по швам, если не получишь удовольствия? Разрядки?
Глаза Катерины расширяются, и я вижу, как она тяжело сглатывает.
— Нет, — шепчет она, качая головой. — Я никогда... никогда не позволяла себе.
— Ты когда-нибудь прикасалась к себе? — Я позволяю своей другой руке спуститься к ее бедру, прекрасно понимая, что скоро мне придется прекратить прикосновения и позволить нам обоим вернуться на вечеринку, где нас уже точно хватятся. Эта мысль раздражает меня. То, чего я хочу, я должен иметь возможность получить, независимо от того, где мы находимся. — Когда ты остаешься одна ночью и чувствуешь пульсацию желания...
— Лука! — Она задыхается, ее щеки снова пылают красным. — Это неподходящий вопрос для меня...
— Ты моя невеста. — Я хищно улыбаюсь ей. — Разве я не должен знать, насколько хорошо информированной будет моя жена, когда я впервые возьму ее в свою постель?
Катерина сужает глаза.
— Я достаточно осведомлена, — огрызнулась она. — Я знаю, что мы будем делать. Этого достаточно.
Этого далеко не достаточно. Если бы ты знала, что я планирую с тобой сделать...
— Скажи мне, — приказываю я ей. — Что заставляет тебя прикасаться к себе по ночам? О чем ты думаешь, когда кончаешь? — Я ухмыляюсь ей, все еще слегка покачивая бедрами. — После сегодняшней ночи, надеюсь, это буду я...
Я снова наклоняюсь к
