на своего друга-милиционера.
— Успокойся, Нора, и спи, — ласково, но твердо, сказал дядя Миша. — Все будет так, как я сказал. И все будет хорошо.
На следующий день Дядя Миша в полевой офицерской форме с портупеей через плечо и кобурой на боку появился в нашей школе и сразу направился в кабинет директрисы, которую с порога назвал просто по имени. Он ведь знал ее семью с довоенных времен.
Совсем хорошо после его вмешательства мне, конечно, не стало, но я уже не чувствовала себя совершенно беззащитной. Во всяком случае, школьное начальство больше не затевало со мной официальных разговоров о «книгах сомнительного содержания» и переводе в «другое учебное заведение».
Вернулась «с картошки» * моя сестра-студентка и стала писать мне бодрые жизнерадостные письма. Она была намного старше меня. Когда я поступила в школу, сестра ее окончила и стала студенткой мединститута в другом городе. Мы виделись только на каникулах, но это был для меня праздник. В эвакуации на Урале сестра заболела туберкулезом и сражалась с ним, не сдавалась, до сих пор. Хотела бы и я иметь такой характер!
Брат делал приписки к маминым письмам. Советовал внимательно прочитать книгу Сергея Боброва «Волшебный двурог» и не запускать математику. Как вводу глядел!
Ни у хозяйки дома, ни у кого из жильцов пианино не было, так что готовиться к занятиям по специальности мне было не на чем. И Бетховенский концерт томился в темнице нотной папки.
Но вот интересно, когда я могла садиться за пианино в любое время и играть как угодно долго, оно по несколько дней проводило в одиночестве.
Музыку я любила слушать, а играть — только то, что нравилось. Не гаммы, во всяком случае. Мне редко случалось высидеть за инструментом больше полутора часов. Разве что при подготовке к концерту или экзамену. За разучиванием этюдов и фуг время тянулось ужасно медленно, и я крутилась на винтовой табуретке во все стороны. А вот теперь, мне ничего так не хотелось, как пробежаться пальцами по всем регистрам.
Обычно я просыпалась с какой-то музыкой внутри себя. Это могла быть какая-угодно мелодия. Какое настроение — такая музыка. Когда все было хорошо, оркестр внутри меня часто играл музыку к фильму о приключениях детей капитана Гранта. После того, как я переехала к дяде Мише, музыкальная программа внутри меня неожиданно свелась к тому, что я чаще всего слушала внутри себя отрывки из Бетховенского концерта. Не знаю, было бы так, если бы я могла играть его каждый день. Но в это время, когда я думала о хорошем, то звучала замечательно радостная и оптимистичная основная тема из первого Solo. А когда во мне накапливались невысказанные обиды, то вместо слов внутри меня «тихо, но хорошо заметно» (p ma ben marcato) дружно жаловались друг другу короткими музыкальными фразами правая и левая рука то в басах, то в верхах. Иногда все это продолжалось волнами грустных мелодичных пассажей через всю клавиатуру. И знаете, мне становилось легче!
Наконец мне разрешили выполнять домашние задания в музыкальной школе, в нашем маленьком концертном зале, когда там не было зачетов, репетиций оркестра и других мероприятий. Иногда приходилось ждать до глубокого вечера, между делом выполняя обычные школьные уроки. Пятерок в моем дневнике стало меньше, особенно по математике. Но волновалась я не из-за этого.
С выпускной программой все было не так, как хотелось. В этюдах уже не выручала природная беглость, в полифонических пьесах — память о советах Софьи Евсеевны, а работа над концертом откладывалась до января.
В ноябре произошло чудо.
В нашу женскую школу пришел мальчишка из 25 мужской школы Герка и принес мне конверт, надписанный знакомым каллиграфическим почерком Софьи Евсеевны. Карандашная надпись гласила: «Танечке Костенко из шестого класса. Буквы я не помню. Ты, пожалуйста, уж сам разберись, дружок».
«Дружок» нашел меня без проблем. Он заглядывал во все шестые классы во время урока и, размахивая конвертом, орал: «Танька Костенко у вас учится? Ей письмо!» Никто из учительниц, пораженных его наглостью, не сказал ему ни слова. И только, когда мальчишка вышел в коридор, слышно было, как уборщица тетя Глаша закричала ему вслед: «Почему галоши не снял, ирод? Вот я тебя сейчас тряпкой!»
Учительница географии хотела письмо у меня забрать, но я его не отдала. Объяснила, что оно от моей учительницы по музыке и спрятала его в рукав формы. Мой образованный брат-философ рассказывал, что в древнем Китае функцию карманов выполняли рукава, и в них переносились даже важные документы. Это знание мне пригодилось, потому что в форменном платье карманов не было, а в фартуке был, но слишком маленький.
«Дорогая Таня, — писала Софья Евсеевна, — передаю тебе свой пригласительный билет на концерт в музыкальном училище. К своим родственникам приехал Елин друг детства, теперь знаменитый пианист Святослав Рихтер. Он будет играть сонаты Бетховена. Я знаю, как это важно для тебя, милая моя девочка.
А у меня не ходят ноги, и я все лежу и слушаю музыку по радио.
Так хочется опять посидеть за роялем, но это, как Бог даст.
Твоя учительница — Софья Евсеевна».
Были первые дни настоящего «предзимья», наступающего в ноябре. Невесомые ажурные снежинки грациозно вальсировали в воздухе, нежно подхваченные своим кавалером — северным ветром. Тускло горели уличные фонари. К зданию Музыкального училища со всех сторон по одному, по двое неторопливой поступью шли очень пожилые, пожилые и просто взрослые люди. Шли молча, как будто излишняя суета и дисгармония несогласованных звуков могли потревожить ожидаемое чудо.
Здание окружали каштаны, похожие на вышколенных слуг в потраченных временем коричневых кафтанах, с оторванными пуговицами — круглыми и глянцевыми, похожими на влажные агаты.
Я стояла за углом здания в неприлично коротком голубом суконном пальто с воротником, отделанным синим бархатом. Берет (все из того же маминого довоенного платья, что и отделка) намок и обвис.
Когда мне показалось, что здание училища уже поглотило всех приглашенных на концерт, я вышла из своего убежища и направилась к двери. И в этот момент подъехала старинная машина с широкими подножками. Рывком открылась передняя дверца, и молодой человек в черном пальто с непокрытой головой шагнул изящным ботинком на влажные плиты тротуара. Вслед за этим распахнулась дверца заднего сиденья. Молодой человек протянул руку и помог выйти из машины Старой Даме в темной шляпке на седых волосах. А навстречу им уже спешили какие-то люди, пошире распахивали двери училища, предупреждали о ступеньках, объятые единым порывом
