общем средняя.
Я взглянул на него: – Мои познания в музыке заключаются в том, что я знаю, что существует всего семь нот. Всего семь. Но вот одним удается с ними сотворить такое, что слушаешь, а от другой хочется бежать. Музыка у него может и средняя, но вместе со словами не так уж и плохо. Для нас обывателей музыка делиться на хорошую и плохую. Плохая это та, которая отдается в душе как металлом по стеклу, а хорошая это когда она затрагивает изнутри, звучит и греет, ласкает, захватывает.
– Да у тебя глубокие познания в музыке, – усмехнулся он, – критик.
– Зато мои, и знаешь, шел бы ты и не доводил меня до греха. Я крупнее и сильнее, могу и врезать. Настроение у меня такое.
Вадим и Ирина слушали наш разговор, не прерывая и встревая.
– Прямо здесь?
– Хочешь узнать? Иди отсюда.
Глаза Данилы в упор посмотрели в мои и, не ответив, он поднялся и ушел.
– Первый пошел, – подал голос Вадим.
– А что будет и второй? – удивилась Ирина.
– Судя по началу, будет. Ты что такой агрессивный? Он же тебя ничем не обидел.
– Он меня обидел уже тем, что подошел.
Вадим не стал спорить и счел за благо промолчать. Вечер шел своим чередом. Я встал и направился к бару, чтобы взять сок.
Тут до моего плеча дотронулись и, обернувшись, я увидел, еще одного знакомого. Вадим был прав, знакомых лиц здесь не мало. Все плавно перетекают с одного вечера на другой. Скучно. Это был Андрей, работник одного из издательств, где иногда печатался. Ранее он пытался писать, но понял, что ему это не дано. Иногда публиковался в газетах с критикой по отдельным произведениям молодых авторов. Маститых он не трогал, боялся получить сдачи, а мелочь распекал, утверждая свою значимость. Но главное было не в этом. Он воровал идеи молодых, и иногда не беря в работу, переделав, выдавал за свое.
– Привет, Сергей, – он попытался меня обнять, но я отстранился.
– Привет, не надо панибратства.
– Да ты, что? Я так, по-дружески.
– Я не знал, что мы друзья.
– Да брось ерепениться. Ты же трезвый.
– А ты привык видеть меня пьяным?
– Ну,… иногда, – хотел смягчить он свой вывод.
– Ты вообще, зачем ко мне подошел?
– Поздороваться.
– Поздоровался? Вот и иди.
– А что ты меня гонишь? Может быть, я хочу, что в баре взять, – возмутился он.
– Потом возьмешь, когда я уйду, – мне он всегда был неприятен.
– Что ты себе позволяешь?
– В отношении тебя, то, что считаю нужным.
– Я могу и обидеться.
– Ты? – удивился я, – у бесхребетных не может быть обид. Тебя природа уже обидела.
– Видимо твои запои, отрицательно сказываются на манере разговора.
– Запои? – я сделал задумчивое лицо, – возможно, но ты там не присутствовал и мне не наливал, а посему считаю твои слова оскорблением. Ты бесхребетник прогибаешься под чужое мнение, своего за свою жизнь так и не приобрел.
– А сам ты кто? Посредственность. Так удалось пару раз написать что-то, что купили, и почиваешь на лаврах прошлого, опираясь на свою фамилию, – начал он визгливо покрикивать.
Бармен, слыша наш разговор, не вмешивался. Он много чего видел и правильно считал, что не его дела влезать в чужие дела.
– Это ты верно сказал, я опираюсь на фамилию, а ее надо иметь, а тебе и опереться не на что. Пусть я посредственность, но пишу, что думаю и пока еще публикуюсь.
– Ну, да, – язвительно заметил Андрей, – скоро публиковать будет нечего. Книги пишут головой, в которой есть мозги, а если там алкоголь…
Он не успел закончить фразу, я взял своей правой ладонью его лицо и оттолкнул от себя.
Вадим, видя общий накал разговора, уже стоял за спиной Андрея и подхватил его, не дав упасть. Прочитав в моих глазах гнев, Андрей ушел.
– Второй пошел, – подвел итог разговору Вадим, – ты что разбушевался? Решил со всеми счеты свести? Ты всегда был бузотером, но надо держать себя в рамках.
– Надоело. А счеты свести это было бы здорово. Сказать поддонку, что он поддонок, лизоблюду, что он лизоблюд и так далее. А можно и в глаз.
– Что так? А Андрей значит попал под горячую руку, и отдувается за всех, потому, как у его сиятельства приступ правды.
– Наверное, так.
Мы повернулись к стойке:
– Это верно, – поддержал Вадим, что иногда хочется все высказать, но не получается. Но что делать в этой ситуации.
– То, что давно хотелось.
– Тогда надо бить сильнее.
– Пожалел. Вот мразь, – и я достал из кармана платок, и вытер ладонь.
– Ты, что это воюешь, дорогой, мою честь защищаешь? – услышал я за спиной нежный голос.
– Ну, вот, еще одна встреча старых друзей, – ответил я на обращение, поворачиваясь. Передо мной стоял Соня, Софья, как любила она себя называть. Выглядела она, как всегда отменно. Фигура была подчеркнута платьем в обтяжку, длиной значительно выше колен, чтобы окружающие могли лицезреть стройность ее ног. Каштановые волосы, спадали на плечи. Глаза из – под длинных ресниц, лукаво смотрели на меня, – а честь ее надо иметь, а где она? Ты свою давно видела? А когда потеряла?
– Давно милый, разве не помнишь? Ах, я потеряла ее не сожалея.
– Ну, когда я проверял твою честь на прочность, ее уже не было.
– Грубо. Очень грубо. А почему старых друзей? Я что так постарела с тез пор, как мы не виделись?
Вадим, взглянув на меня, отошел к столику, где в одиночестве сидела Ирина.
– Ну что ты! Ты выглядишь как всегда прекрасно. Но почему то вопрос старости тебя волнует больше чем вопрос чести?
– Ты прав. Честь потерянную не вернуть, а внешность еще можно поддерживать.
– Но, увы, косметики требуется все больше. Но ноги твои стройности не потеряли.
– Хам, – улыбнулась она мне, – но милый хам, – и она дотронулась своим пальчиком до моего лица, – и мне приятно, что ты оценил мои ноги.
– Сонечка, мне ли не помнить твое тело в неге плотских утех.
– Хочешь повторить?
– Повторить это когда был единственный случай, а мы с тобой не считали.
– Да это так. Так что?
– Прямо здесь? – спросил я с сарказмом.
– Ну, … здесь найдутся отдельные кабинеты, – поддалась она на провокацию.
– Боюсь, что тебе не понравиться так, как я захочу, – решил я нарочно ее потравить.
– У тебя что, появились садистские наклонности? И что ты хочешь?
– Я хочу спать, что тебя вряд ли устроит. Былое нам не повторить. Порыв не приходит по простому желанию. Это только инфаркты приходят повторно, не спрашивая.
