сформированы в первые дни.
Влад — худой как щепка, сутуловатый, со слабо развитой мускулатурой и впалой грудью. Ему уже 58 лет.
В Нью-Йорке, случайно узнав, что Влад пытался вступить в ряды ТРО, я был сильно озадачен. Влад? Это тот Влад, который никогда не уважал украинцев и даже не сильно это скрывал? Это тот Влад, «лишённый крыльев»? Влад, который, несмотря ни на что, открыто воздавал должное способности русских адаптировать западную культуру, чего Влад напрочь не видел в украинцах, считая их «шароварным сельским народом»? Это тот Влад, который в Фейсбуке всегда находил возможность запостить какую-нибудь картинку или видео, где украинцы выглядели какими-то недоумками, придурковатыми «хлопцами из гоголевской Диканьки»? И вдруг этот Влад идёт в военкомат, просит дать ему автомат и приписать к какому-нибудь отряду городской теробороны!
Но ему тогда отказали, пообещав «о нём не забыть». Через несколько месяцев, когда русские войска уже оставили и Киевщину, и Черниговщину, и Сумщину и убрались «освобождать» Донбасс, Влад получил повестку из военкомата. О нём действительно не забыли. Он пошёл в военкомат уже по повестке, готовясь к скорой мобилисации и отправке на фронт.
Но случилось непредвиденное. В военкомате во время медкомиссии врач обратил внимание на то, что у Влада что-то с сердцем. Причём возникло подозрение, что дело серьёзно до такой степени, что даже вызвали «скорую». Влада прямо из военкомата отвезли по «скорой» в кардиологический диспансер, там сделали тесты и обнаружили, что пару месяцев назад он на ногах перенёс инфаркт, а сейчас такая ситуация, что вот-вот может случиться ещё один сердечный удар, который, не исключено, будет последним. Потребовалась срочная операция; три бэйпаса, разрезанная грудь, вшитый катетер в шею… в общем, спасли.
И вот сегодня, неделю спустя после операции, Влад благополучно выписался из больницы. Вернее, не совсем благополучно: медики настоятельно рекомендовали ему полежать на реабилитации ещё хотя бы недельки две. Но денег на такое «лежание» у Влада нет, особенно теперь, во время войны, когда работы нет, халтуры нет, а цены на медицину подорожали едва ли не втрое. Поэтому Влад решил выписаться из больницы раньше срока и «проходить реабилитацию» уже дома.
— Ты теперь на фронт не попадёшь, ты теперь инвалид, мий друже. Можешь прийти в военкомат и подарить им цветы за то, что они тебя вызвали на медкомиссию. Тебе повезло. Иначе ты бы помер, не доехав до фронта, — сказал Тарас со знанием дела, как человек, перенёсший обширный инфаркт и две операции на сердце.
— Возьми справку из больницы, что тебе сделали операцию, и отнеси её в военкомат, чтобы не было проблем. А то ещё прицепятся, мол, уклоняешься от мобилизации, потом будешь иметь головную боль. Ты же знаешь, какие там, в военкоматах, встречаются козлы, — посоветовал Антон.
Влад молча кивнул.
— Как же ты, друже, теперь собираешься справляться один? Тебе же нужна будет помощь, особенно в первые пару недель, — спросил Тарас.
— Дочка приедет. Обещала побыть у меня неделю. Не знаю, выдержит ли она неделю со мной. И выдержу ли я её целую неделю.
— Она что, вернулась из Бельгии?
— Да, на прошлой неделе. Она сначала жила там у моего знакомого, в Брюсселе, потом её переселили в деревню, в какой-то лагерь для украинских беженцев. Она там потыкалась, помыкалась, не пошло, обломалась и приехала обратно. Как раз кстати, к моей выписке.
Я слушал их беседу и вдруг поймал себя на мысли, что мне сейчас стыдно. Стыдно, что когда-то думал о Владе так плохо, считал его гнилым человеком, спрятавшимся в скорлупу-броню своей непробиваемой иронии.
— Давай мы тебе сейчас купим еды на неделю, чтобы тебе самому не ходить и не таскать всё на своём горбу, — предложил Антон.
Как раз в этот момент мы подъехали к дому, где в одной из панельных двадцатидвухэтажных коробок жил Влад. Он начал было отказываться, уверяя, что у него дома полно жратвы, но Антон заявил, что не желает слышать никаких возражений и сейчас скупит для друга полмагазина.
Благородное намерение Антона, однако, оказалось невыполнимым. В районе отключили свет, все магазины перед домом Влада были закрыты.
— От сука, света нет, всё закрыто. Может, давай съездим куда-нибудь в другое место, поищем, где есть свет и магазины работают?
— Нет, нафиг. Света может не быть по всему городу, а у меня полно жрачки дома. Паркуй машину и пошли, — попросил Влад.
Нам стало ясно, что он устал и хочет поскорее попасть к себе в квартиру. Мы вышли из машины и подошли к подъезду.
— Блин, как же ты пойдёшь на десятый этаж сейчас, если лифт не работает? — спросил Антон.
— Потихоньку. Как-нибудь.
— Давай мы тебя понесём? Тебе же нельзя сейчас напрягаться. Сердце может не выдержать — и хана. Отбросишь копыта. И не доживёшь до победы, — предупредил Тарас.
— Не переживай, доживу, — твёрдо ответил Влад, открывая дверь подъезда.
Очутившись рядом, я невольно обхватил корпус Влада опытной рукой парамедика.
— Идём. Я помогу.
Влад сделал движение, желая освободиться из моих рук, но, видимо, почувствовав, что он — «в руках профессионала», что ему так удобно и спокойно, согласился.
Так, придерживая его, не спеша, с передышками, мы поднялись на десятый этаж. Когда преодолевали последний лестничный пролёт, я чувствовал, что Влад уже до того ослабел, что я его почти нёс.
В подъезде, естественно, было темно, и мы светили фонариками мобильников.
Затем мы вошли в его тёмную квартиру. Передохнув пару минут, Влад подключил к стоявшему на столе аккумулятору провод, и загорелась гирлянда лампочек.
Мы помогли ему переодеться в домашнее. От него исходил сильный запах медикаментов и пота. Когда он снял свитер, нашим глазам открылся белый широкий пластырь, наложенный крестом на худую грудь Влада.
— Да-а… Порезали казака, — промолвил Тарас погрустневшим голосом. Видимо, он сейчас припомнил и себя после операции.
— Не спеши хоронить, — ответил Влад, осторожно надевая футболку. — Хотите кофе? У меня есть бутылка коньяка. Правда, я сейчас с вами бухать не буду, но кофе выпью. Целую неделю жил без кофе, чуть с ума не сошёл.
— У тебя плита газовая или электрическая? — спросил Антон.
— Газовая, всё нормально.
Мы достали из бара бутылку коньяка, заварили кофе. Пили, болтали.
— О, бля! Свет! — воскликнули мы все вчетвером, когда во всех комнатах, и в кухне, и в коридоре вспыхнул свет. — Наконец-то.
Антон с Тарасом остались в комнате, включив музыку. А мы с Владом отправились в кухню заваривать по второй чашке кофе. И оба почувствовали, что впервые за все годы нашего знакомства-полудружбы можем поговорить напрямую, по душам.
— Узнав, что ты пытался записаться в тероборону, я, честно сказать, удивился, — признался я. — А теперь оказывается, ты ещё и едва на фронт не попал.
— А что тебя удивляет?
— Ну-у… В моём представлении люди, которые добровольно идут воевать, имеют героический склад натуры или, по крайней мере, любят общественное внимание. Они пишут об этом в Фейсбуке, ставят видео. Имеют на это право, всё-таки идут на фронт, а не на пляж.
— Наверное, ты прав. Знаешь,
