Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 10
написал мне, что если я все-таки хочу устроиться там на работу, мне лучше не медлить.
Моя дочь совсем недавно родила. Внучку назвали Катериной, в честь моей супруги — она умерла при родах. Отец у Катерины прожил лишь две недели после ее рождения, а потом он исчез навсегда, даже записки не оставил. Я приходил к дочери, помогал с малышкой, тем более что роды прошли очень тяжело, и дочка еле двигалась. Но вскоре пришло это письмо, и я решил ехать. Здесь я зарабатывал мало, а теперь, когда они остались без мужа и отца, я мог бы пересылать им деньги, все же зарплата там побольше. «Справишься?»— спросил я у нее. Она кивнула. К тому времени Катюшке шел четвертый месяц, да и дочка стала поправляться, приходить в себя. Вот я и решил быстро съездить туда и обратно, и все действительно могло закончиться хорошо, но именно тогда они и начали эту травлю.
Они пришли к ней и сказали, что настала ее очередь мыть полы в подъезде. Я так понимаю, они заранее все просчитали, и когда дочь ответила, что она не может этого сделать с грудным ребенком на руках, они написали заявление в ЖЭУ. Пришла мастер участка и пригрозила ей, что за отказ от мытья полов на нее наложат штраф. Что ей оставалось делать? Одной, еще не оклемавшейся, без мужа и денег? Она стала бегать по соседям, умоляя их вымыть за нее полы. Но они ей отказали. Все как один. И тогда она поняла, что ничего у нее не выйдет, они заставят ее плясать под свою дуду. После этого она уложила Катьку спать, налила ведро воды и вышла в подъезд.
Была зима тогда… Воздух в подъезде — что на улице, не очень отличался. Врач-то вообще запретил ей выходить из дома, только в магазин, если рядом никого не окажется. А здесь ей пришлось вымыть все пять этажей ледяного бетона.
На следующее утро она заболела. Больше от нервов, думаю, чем от холода. А я все задерживался, и дело-то плевое, но затянулось как нарочно на неделю дольше. Дочка не стала идти в больницу, потому что ожидала меня со дня на день. Катьку она все равно бы не донесла, а оставлять ее…
— Погоди! — перебил я его. Мысли о том, как я сообщу все свои открытия милиции, исчезли безвозвратно. Я вообще забыл обо всем на свете, впивая рассказ деда. — Она ведь могла вызвать «скорую». Она молодая мама с грудным ребенком, ей необходимо было вызвать «скорую»!
Дед Павел усмехнулся и взглянул на меня впервые за все время рассказа. Теперь в его глазах блестела какая-то по-настоящему отеческая нежность.
— Ты не понял, Юра, — мягко сказал он. — Это была их игра. От начала до конца. Почему-то они выбрали именно ее. Я долго размышлял над этим, но так ничего и не понял. Разве что… Она была не из их круга. И этого они не могли ей простить. У нас никогда не было телефона. А соседи…
— Но она пыталась?! — вскричал я. — Она должна была пытаться!
Он вздохнул.
— Конечно, она пыталась. И, наверное, в другом подъезде ей бы помогли. А еще: она верила, что я вот-вот приеду и спасу ее… Когда ей стало совсем худо, она попыталась в последний раз. Она упала в подъезде, лишилась сознания, и пролежала на ступенях Бог знает сколько времени. И никто, никто не вышел ей на помощь. Все затаились в квартирах и радовались. Потом рев Катюшки привел ее в себя. Она вернулась назад, ведь нужно было кормить малышку. Все это я узнал из письма, которое она мне оставила, потому что той же ночью моя дочь умерла. Я думаю так: слишком быстро она угасла, болезнь не может убивать так быстро. Наверное, она сидела в ней с самых родов, а мытье полов ее вызволило. И я никого не виню в смерти моей дочки. Но вот Катюшка…
Ты пойми, я возвращаюсь к ним, а застаю ужасную картину. Моя дочь мертва. Внучка тоже. Крохотное тельце в кроватке, маленькое синенькое тельце. И хотя врач что-то говорил мне научными словами, я знал и без него: Катюшка кричала до тех пор, пока этот крик ее не убил. Она звала маму, потому что проголодалась и хотела есть, но мама уже не могла к ней подойти…
Одинокая капля скатилась с лица деда Павла и упала прямо в бокал с чаем. «Плюм»— раздался звук. Он посмотрел на меня.
— Ты ведь знаешь, как кричат дети. Они все меня убеждали, что никто не слышал ее крика: и врач, и следователь. Но я не верю. Они не могли не слышать. Они слышали, как она заходилась в крике, и это могло ведь продолжаться не один день. И что же они сделали? Ничего.
Я не знаю, сколько длилось наше молчание. Возможно, мы просидели так до самого утра, я утратил ощущение времени. Мы не смотрели друг на друга, и каждый из нас думал о своем. Я вспоминал про внутренние процессы. Внутренние процессы, которые заложены во всем, и которые ожидают лишь толчка. Я думал о нечеловеческих возможностях доведенных до крайности людей. Я размышлял о том, на что способен убитый горем старик, который сидел передо мной с дрожащими руками, беззубый, старый, одной ногой стоящий в могиле. Я думал о солидарности неодушевленных предметов с этими процессами, когда они вырываются из глубин сознания. Мне вновь явился подъездный паук из моего детства. Удивительно, но теперь я нашел ему объяснение, ключик мне предоставил дед Павел. Не было никакой тени. Это все мое воображение. Я просто создал паука. Не мысленно, а на самом деле. И вот теперь я предполагал, что мог создать этот человек. Я не мог его об этом спросить, да и хотел ли? Наверное, мне никогда этого не узнать.
— Они получили по заслугам, — прервал он молчание всего однажды, а вскоре поднялся и, не прощаясь, отправился домой.
А я продолжал сидеть за моим столом, не заботясь даже о незапертой входной двери. Мне нужно было о многом подумать. Но только не о прошлом. Прошлого нет, оно умерло вместе с ними, престарелыми жильцами нашего подъезда, по-настоящему плохими людьми, для которых не существует Божьего прощения. Нет, мои мысли непрерывным потоком устремлялись в будущее. Я хотел видеть картины. И вскоре я действительно увидел их.
Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 10
