всё леденеет. Она боялась нарушить указание доктора Мортимера, в конце концов, её глаза да и всё остальное тело сейчас полностью в его власти. И мысленно проклинала сама себя, свою инфантильность и доверчивость. В сказки поверила, вот и оказалась у каких-то извращенцев. Хорошо, если в самом деле без глаз не оставят.
Прямо в зрачок впивался ослепляющий свет, который сначала был ярко-белым, но постепенно в этой выжигающей глаз белизне стали появляться пятна другого цвета. Мир становился то изумрудно-зелёным, будто надела очки волшебника Гудвина, то багрово-красным, словно поле зрения залито кровью, то нежно-золотистым, как солнце сквозь облака. И на фоне этих цветов Ксении мерещились тёмные фигуры, сочетающие в себе человеческие и звериные черты. Извивающиеся щупальца, витые рога, крючковатые носы и растрепанные волосы. Корявые силуэты, на которые было страшно смотреть, но ещё страшнее было моргнуть.
«Моргнёшь — и глаз вытечет…»
Ксения старательно держала глаз открытым, хотя казалось, что сейчас лопнет от напряжения. Или глаз всё-таки вытечет. Или засохнет. Скорее второе, если не смачивать глазное яблоко. Будто в ответ на её мысли в глаз полилась приятно прохладная жидкость, и девушка от неожиданности чуть не закрыла его, но мышцы век, казалось, парализовало. К счастью.
— Глаз вытечет… — на этот раз шёпот прозвучал прямо в ухо, вкрадчивый и с еле сдерживаемым хихиканьем на заднем плане. — Что ты видишь?
— Дверь, — не задумываясь, ответила Ксюша.
Потому что после неожиданного «душа» именно это ей и почудилось среди цветных пятен. Медленно открывающаяся рассохшаяся дверь, которая вполне подошла бы старому садовому домику или сараю.
— Умница! — баритон Вергилия Мортимера звучал радостно и теперь совсем не угрожающе. — Почти всё, только теперь второй глазик, моя милая. Чуть-чуть потерпи.
— Не могу… — прошептала Ксюша. — Как второй? Я же потом домой не дойду, без глаз…
— Не спорь с доктором, — резко прокаркал Мортимер и быстро, как фокусник, закрыл правый глаз пациентки и открыл левый. — Помнишь про моргание, душенька? Вот и хорошо.
С левым пришлось ещё хуже. Кроме уже ставших почти привычными переливов цветных пятен и уродливых фигур в глазное яблоко начали впиваться тонкие противные иголочки, а потом где-то внутри, чуть ли не в центре мозга, возник крючок, потащивший внутренности наружу. Ксения еле слышно пискнула, понимая, что сейчас-то точно не выдержит и закроет глаз.
«Вытечет…»
— Ну вот и всё, а ты боялась. Тяжелое не поднимать, вниз не наклоняться, капать капли.
В ладонь ткнулся маленький холодный пузырек, и Ксюша автоматически сжала пальцы в кулак.
— Аккуратно поднимайся, без резких движений…
Мир снова завертелся вокруг цветными кляксами, которые постепенно темнели, превращаясь в чернильную темноту. К горлу подкатила тошнота с приторным вкусом лекарства.
Ксения открыла глаза и увидела свою комнату. Она лежала в собственной постели, на промокшей от пота простыне, сбитой на одну сторону. Ноги намертво запутались в одеяле.
А за окном на фоне свинцовых снеговых туч летела стая галок. Ксения видела каждый взмах крыльев, каждую птицу.
— О боже…
Правая рука болела, и девушка с усилием разжала пальцы, из которых на постель выпал маленький пузырек с желтоватой жидкостью и лаконичной надписью на этикетке «Капли для глаз. Три раза в день по одной капле, десять дней». И на сгибе локтя из-под полуотклеившегося пластыря виднелся свежий след от катетера.
— Я вижу…
Глава 5
Эдик. Главврач
На этот раз сознание не покинуло Эдика, хотя об этом стоило, скорее, пожалеть — снег забивался в глаза и нос, острые льдинки царапали кожу. Особенно досталось и так уже травмированным ладоням. Парень пробовал протестовать, но толку-то? Кроме мёрзлой земли, никто его возмущения не услышал.
Впрочем, тащил его Страж недолго. Когда ноги Эдика стукнулись о высокое крыльцо, он (откуда только силы взялись?) упёрся свободной пяткой, которая не была зажата огромными челюстями пса, в нижнюю ступеньку, чуть притормозил движение. И заорал что есть мочи:
— Фу! Страж, фу! Брось меня!
Считать лицом ступени решительно не хотелось. И так вон в кровь расцарапал, след из темных пятнышек на снегу остался. Громадный пёс фыркнул, обдав Эдика зловонным дыханием, и будто бы недовольство прозвучало в этом звуке. Однако зубы разжал, оставив человека в покое.
— Ой… — только и смог сказать Эдик, когда, кое-как усевшись, тут же получил крепким снежком по морде.
Темнота вокруг снова взорвалась шипением, хихиканьем, рычанием и ещё бог весть кем издаваемыми звуками. Страж взвыл, перекрывая мощным голосом беснующуюся ночь, и заслонил Эдика своим телом, принимая в густую шерсть все снаряды, летевшие из переулков.
«В дом!»
В мозгу словно лампочка разорвалась, глаза ослепило изнутри яркой вспышкой. Парень уже смирился с тем, что псина каким-то неведомым образом умеет транслировать ему прямо в голову короткие фразы и отдельные слова-команды. И сию секунду у Эдуарда даже из чувства противоречия не возникло желания спорить. Частью на карачках, частью в полусогнутом состоянии, спотыкаясь о ступеньки и чуть не расквасив нос по дороге, Эдик рванул в дом. Тяжёлая металлическая дверь поддалась не с первого раза. Конечно, на себя же, а не от себя. Но тут и не магазин, чтобы надписи-подсказки были приклеены.
Он ввалился внутрь вместе с клубами пара, образующегося на границе между морозным ночным воздухом и жарко натопленной атмосферой комнаты. Естественно, в первую секунду и не разобрать, где это он очутился: глаза ломит от непривычно яркого света, пар этот взгляд застит. Эдик поморгал, одновременно проверил рукой, что дверь сзади захлопнулась. Неизвестно, кто там кусками снега и льда кидается, но продолжения игры в снежки он не жаждал.
— И щеколду задвинь, — от скрипучего старческого голоса парень вздрогнул и чуть не заорал. Ещё не рассмотрев советчика, Эдик отыскал ладонью засов и перекрыл возможность открыть дверь без ведома находящихся внутри.
Он стоял в небольшой прихожей — за спиной запертая теперь дверь, под ногами резиновый коврик, о который так удобно обтряхивать налипший снег или грязь, на стене разместились крючки для одежды, а под ними — подставка для обуви. Пустые кстати… И прямо по курсу проём в основное помещение. С того места, где обретался Эдик толком не видно ничего и, главное, никого…
— Эй… — неуверенно позвал он, ощутив странное нежелание входить. — Кто тут?
По пустой прихожей он бы сказал, что и в доме никого нет. Но ведь кто-то должен был сказать «совсем никого», то есть «щеколду задвинь».
Из комнаты раздались шаги, и на фоне светлого дверного проема появилась человеческая фигура. Очень немолодой мужчина с растрепанной шевелюрой, тонкими усиками и в белом
