советах, если вы в них нуждаетесь.
– Может быть, вы просто хотите познакомиться с ней? это нетрудно сделать.
– И это можно, но пока я вам скажу только одно: покуда постарайтесь не огорчать вашей матушки, но и не бойтесь никаких начал. Мы всегда только начинаем… И если кто-нибудь почувствует, что он уже что-то совершил, закончил, тем самым он умирает, потому что делать ему уже ничего не остается.
Конечно, Лаврентьев хорошо знал мистера Стока, он не мог ожидать от него каких-нибудь других речей, но любовь, действительно, так перевернула все в его голове, что он был почти обижен, почему хозяин говорит с ним так сухо и безжизненно о том, что трепетно и живо. Ему хотелось бы, чтоб тот сел с ним на диван, в полутемный угол и начал охать и ахать над его чувством, или расспрашивать, какие у Лелечки глаза и волосы, хотя за подобными упражнениями всего естественней было бы обращаться к Полине Аркадьевне, антураж которой навел такую панику на нашего стрелка, который сам себя рекомендовал «паинькой».
Глава 8
В это утро Елена Александровна проснулась не столь радостно, как в то, когда она ожидала первого визита Лаврентьева.
Так же накануне был вечер в «Сове», так же Лелечка, ничего почти не пивши, была опьянена, так же стрелок сидел близко к ней, а Полина говорила разный вздор, так же она встала поздно, но не было той беспричинной радости и ликованья, которое давало бы подобие восторженных глаз.
В ее воспоминаниях, сердце и, если хотите, душе была усталая и тревожная рябь, которая все дробила на мелкие кусочки и несла их неизвестно куда, помимо воли самой Елены Александровны.
Было большое ощущение «все равно» и вместе с тем какой-то свободы, будто вся жизнь была не более как совиная ночь. Зачем какие-то сдержки, обещания, обязательства, когда это только ночь, без вина пьяная, немного нелепая, – а все равно мы проснемся другими, едва помня наутро, что говорили сами; Она помнила только, что накануне обещала Лаврентьеву встретиться с ним в Летнем саду и куда-нибудь поехать. Одно это она помнила как результат длинных объяснений и разговоров.
И еще она почему-то помнит, что он сказал это уже в передней, подавая ей пальто, так что никто, даже Полина Аркадьевна, об этом не знала. Одна мысль вертелась у нее в голове: как же его зовут? Кажется, Дмитрий… не то Алексеевич, не то Владимирович, во всяком случае Дима.
Что же, довольно красиво… Несколько напоминает благородные романы доброго, старого времени. А она будет звать его Митенькой, как старые няньки, и никогда, никогда не будет с ним на «ты», что б ни случилось!
Елена Александровна почему-то подъехала к Летнему саду с набережной; было ветрено, и Нева, как будто в соответствии настроению и мыслям Лелечки, была покрыта дробною, синею рябью. Не успела Елена Александровна войти в ворота, зачем-то мелко перекрестившись на часовню, как она встретила Лаврика, шедшего уже в канотье. Он поцеловал ей руку, а она быстро и весело заговорила:
– Идите со мной и никому не говорите, что меня встретили. Я сегодня весь день в Павловске, понимаете. Или вы тоже кого-нибудь ждете? Как я безбожно проговариваюсь! Но вы меня не выдадите, правда? Но отчего вы делаете такое печальное лицо? Это будет превесело, уверяю вас!
Розовое лицо Лаврика было, действительно, грустно и даже казалось менее круглым, особенно когда он заговорил:
– Я никого не жду, Елена Александровна, а Лаврентьев вас ждет уж минут двадцать. Я только не понимаю, зачем я вам, что я буду делать?
– Скажите, Лаврик, как его зовут? – Дмитрий Алексеевич.
– Значит, я не ошиблась. Я так и думала. Относительно того, что вы будете делать, так это там видно будет. Мне очень хочется, чтобы вы пошли со мной… Мне будет веселее.
– Да, вот еще что… вы здесь посидите, по этой аллее никто не ходит, а я схожу за Дмитрием Алексеевичем и приведу его к вам, потому что в саду есть знакомые. Я-то вас не выдам, а если вас увидит Коля, он молчать не будет.
– Какой Коля?
– Да ваш же собственный брат.
– Да, конечно, это неудобно. Отчего вы, Лаврик, такой умный? Вы, наверно, привыкли обманывать? Ну, идите, приведите Лаврентьева, только и сами возвращайтесь с ним, не исчезайте.
– Нет, я не исчезну.
И Лаврик пошел, помахивая палкой. Елена Александровна села, прикрыв глаза рукою не то от солнца, не то для того, чтобы не быть узнанной. Ей было так смешно, что она рассмеялась вслух, так что какой-то господин, проходивший мимо, даже остановился. Тогда Лелечка закрыла уже все лицо обеими руками, продолжая смеяться. Когда она отняла руки, перед ней уже стояли Лаврик и Дмитрий Алексеевич. Лицо последнего выражало влюбленность и недоумение.
– Вы очень веселы сегодня? – сказал он, поздоровавшись.
– Простите, это – непроизвольно. Я вспомнила очень смешную вещь. А знаете, Лаврик совершенно прав, нам нужно сейчас же куда-нибудь уехать, а то нас могут увидеть. Это, конечно, не важно, но мне хотелось бы секрета. Ведь не очень интересно, когда все случается слишком просто.
– Я пойду, Елена Александровна, – сказал Лаврик, приподымая шляпу.
– Нет, нет! Не смейте и думать! На сегодня вы наш пленник. Ведь правда, Дмитрий Алексеевич, нужно, чтобы Лаврик поехал с нами?
– Как вам угодно, – ответил тот суховато.
– Мы поедем обедать. Но куда? Мне бы хотелось, чтобы это было прилично, не шикарно, весело и чтобы нас никто не видел. Вы знаете такой ресторан? Мне все равно, можно и за город, только не очень далеко.
– Я не знаю, право, куда же нам поехать.
– Можно было бы поехать в Славянку, – предложил Лаврик.
– Ну конечно, в Славянку! – обрадовалась Лелечка. – Это совсем у воды, и немцы будут пить пиво. Отчего вы, Лаврик, такой умный? Я думала, вы – совсем маленький. Вы мне должны рассказать, кто в вас влюблен. Ведь вы мне расскажете, правда? что же меня стесняться? Мне сегодня так весело, что я готова расплакаться. Видите, я надела зеленую вуаль. Я была уверена, что мы поедем в автомобиле.
Елена Александровна не переставала болтать всю дорогу, так что было впечатление, что общество очень веселится, хотя спутники были задумчивы и рассеянны. Они приехали рано, так что даже немцев с пивом не было еще. По реке уже катались какие-то молодые люди в гоночных фуфайках. Как только подали обед, Лелечка сразу прекратила свой веселый монолог, будто устала, и облачко прошло по ее обыкновенному
