Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 209
«А я сам, – вдруг подумал Серпилин о себе, – мы сами? У самого-то всегда ли хватает всего, что надо в таких случаях?»
Барабанов вошел в перетянутом новыми ремнями коротком черном полушубке, прикрыл за собой дверь и, вытянувшись, отрапортовал о прибытии.
Серпилин со злостью посмотрел на знакомый черный полушубок, в котором Барабанов продолжал ходить, несмотря на полученное неделю назад замечание, что он демаскирует этим на передовой не только себя, но и других. В этом идиотском упрямстве была вся натура Барабанова.
Лицо Барабанова было наглое и несчастное. Серпилин встал, поправив сползший с одного плеча полушубок. Печку топили не досыта даже в блиндаже у командира дивизии.
– Докладывайте о ваших… – Серпилин хотел охарактеризовать то, о чем должен был доложить Барабанов, но так и не нашел слов: на язык лезла только матерщина. – Ну?
Барабанов стал докладывать, а Серпилин, не глядя на него, ходил по землянке и думал, что, судя по докладу, Барабанов еще мечтает выкрутиться.
«Надеется на командующего или на то, что не захочу к невыгоде для себя раздувать историю, случившуюся в дивизии».
Так это было или не так, но ему захотелось разом положить конец надеждам Барабанова.
– Если рассчитываете, что не дам делу полного хода, ошибаетесь, – сказал он, прервав Барабанова.
– Я ни на что не рассчитываю, – сказал Барабанов, – я кровью смою свой грех, только дайте возможность.
Да, конечно, оставшись командиром полка. Барабанов, чтобы смыть свой грех, завтра же полезет в любое пекло, и полезет не один, а потащит за собой людей, за которыми нет грехов и которым нечего смывать с себя.
Эта мысль не дала Серпилину смягчиться, хотя готовность Барабанова ради искупления греха пойти на смерть не вызвала у него сомнений.
«В штрафном батальоне, с винтовкой в руках будешь смывать свой грех», – хотел сказать Серпилин, но, хотя он твердо решил сделать для этого все, что потребуется, окончательное решение зависело не от него, и он не мог позволить себе бросать слова на ветер. Поэтому промолчал.
– Разрешите продолжать? – тяготясь наступившим молчанием, спросил Барабанов.
– Продолжайте.
Когда Барабанов доложил все, от начала до конца, от того, сколько он выпил, вернувшись в полк, и до того, как он лично на спине вытащил из огня Тараховского, Серпилин спросил:
– Когда организовывали атаку, ссылались на мой приказ?
И по крошечной паузе, которую сделал Барабанов перед тем, как сказать «нет», понял: ссылался! Ссылался потому, что был пьян; в трезвом виде он слишком военный человек, чтобы пойти на это.
– В ответ на возражения Тараховского обзывали его трусом?
– Не помню, – сказал Барабанов. Потом посмотрел в глаза Серпилину и сказал: – Обзывал.
Встретясь глазами с Барабановым и очутившись во власти пришедшей в голову неожиданной мысли, Серпилин подошел к столу и, перевернув свой лежавший на столе блокнот, пододвинул его к Барабанову.
– Садитесь за стол и пишите.
– Что писать, товарищ генерал? – спросил Барабанов, беря карандаш багровыми, опухшими пальцами.
«Обморозил сегодня ночью», – мельком подумал Серпилин, взглянув на эти пальцы.
По лицу Барабанова видел: думает, что ему предстоит сейчас писать объяснение на имя командира дивизии; ему и в голову не приходит, что речь идет совсем о другом.
– Пишите лично, своей рукой, похоронную жене Тараховского. Пишите, как вы убили ее мужа… Ей и пятерым ее детям… Что смотрите на меня?
Но Барабанов продолжал молчать и смотреть в лицо Серпилину, с силой сжимая карандаш в своих обмороженных пальцах.
То, что сказал ему Серпилин, было невероятно, не лезло ни в какие ворота.
– Как же так – написать, что я убил? Что я. Петрушка, что ли? Лучше трибунал, что хотите, – наконец сказал сильно побледневший Барабанов.
Но Серпилин, которому мысль – заставить Барабанова лично написать письмо жене убитого – пришла совершенно внезапно, не собирался отказываться от нее. Мысль была жестокая, но справедливая.
– Не могу я написать, что я его убил, товарищ генерал, – побледнев еще больше, повторил Барабанов.
Лицо Серпилина оставалось спокойным, и от этого Барабанову стало еще страшнее.
– Я не требую, чтобы вы писали именно эти слова, – помолчав, сказал Серпилин. – Вы просто опишите его жене, – он пододвинул по столу к Барабанову выписку из послужного списка Тараховского, – и детям все, как было. А они уж сами сделают вывод, кто его убил, вы или немцы, если честно напишете… Что смотрите на меня?.. Я не шучу.
Барабанов инстинктивно придвинул к себе документы Тараховского, увидел графу «семейное положение» и, вдруг почувствовав, как у него темнеет в глазах, выпустил из пальцев карандаш и поднялся. Грубый и сильный человек, он был близок к обмороку от испытанного душевного потрясения.
– Товарищ генерал, даю вам честное слово, я напишу, но разрешите поехать к себе в полк, не могу при вас… – сказал Барабанов мертвым голосом.
– Не можете, – сказал Серпилин, – а по делу надо было бы вас заставить не только вдове комбата написать, а и семьям тех солдат, которых вы ни за понюшку табаку загубили. Уже звонили из медсанбата, докладывали, что трое умерли. – Он пригасил свой вновь вспыхнувший гневом голос. – Можете идти.
Барабанов откозырял непослушной, ватной рукой и пошел к двери, но у самой двери повернулся.
– А что потом с письмом? – растерянно спросил он. До сих пор он думал только о том, как будет писать это письмо; мысль – что потом? – пришла ему в голову лишь теперь.
– Пошлем ей, – сказал Серпилин.
– Да разве можно в тыл такое письмо? – крикнул Барабанов.
– А что ж, – сказал Серпилин, – вы будете творить тут у всех на глазах такие дела, а там, в тылу, никто ничего не должен знать об этом?
Несмотря на все свое волнение, Серпилин знал, конечно, что никакая военная цензура не пропустит в тыл такое письмо, да и, не будь цензуры, он сам бы не отправил: это было невозможно.
Но Барабанов все равно должен был написать это письмо.
– Идите, у меня все!
Барабанов молча повернулся и вышел.
3
Когда в десятом часу Серпилин доложил по телефону командующему об отстранении Барабанова, Батюк горестно выругался, согласился с отстранением командира полка впредь до разбора дела и оборвал разговор, сказав, что сейчас у него будут гости; он сам позвонит после их отъезда.
«Наверное, командующий фронтом приехал», – подумал Серпилин и вызвал к себе Пикина.
После того как Сталинградский фронт в декабре остановил и разбил под Котельниковом шедшую на выручку Паулюсу армейскую группу Гота и пошел дальше к Ростову, в армиях, окружавших Сталинград, началась подготовка к штурму. Операция предполагалась с решительным исходом, все войска были объединены в одних руках, подчинены Донскому фронту, и на фронте сидели представители Ставки.
Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 209
