какой-то невменяемый сегодня, — говорила Лидия, отбиваясь. — Я совсем не хочу другого Николая, имей это в виду.
— Не уходи так надолго. Я ведь безработный, у меня ум за разум заходить начал. Я не понимаю, как люди могут жить без дела, без обязанности вставать утром и бежать в шахту до гудка.
— А что ты писал, так и не скажешь?
— Мне хочется поточнее посчитаться с Жоржем, выверить записи, чтобы не было недоразумений, — соврал он и видел, что Лидия и не подумала поверить.
9
Утро было пасмурное и холодное.
Едва успели напиться чаю, приехала заказанная подвода. Раскрылись настежь двери, началось хождение взад и вперед. Грязные ноги топтали чистые полы. Лидия осмотрела в последний раз голые стены, заглянула в кухоньку, не забыто ли что. Николай заметил в ее глазах грусть.
На станции уже принимали багаж. Поезд запаздывал. На мокрых досках толпились шахтеры — много знакомых. На приисках шли большие сокращения. Лидия дергала Николая за рукав и тянула от группы к группе. Ей хотелось послушать, что говорят. Особенно ее заинтересовали разговоры о новом золотоносном районе по притоку Лены — Алдану. Жаловались на неожиданную сдачу Витима в аренду англичанам.
— Ход нам один — на Алдан. Люди там давно. Мы, дураки, чего-то дожидались. Дождались фарта, нечего сказать!
Некоторые толковали о тропе через Зейские прииски, некоторые — о единственном будто бы пути через Саныяхтат{25}, а многие качали головами: «Трудно пробраться, хлебнешь горячего до слез». Никто из бодайбинцев не знал района, о котором уже гремела слава. Мигалов мало интересовался болтовней шахтеров, но Лидия не переставала дергать его.
— Колька, неужели тебе на самом деле не интересно?
— А ты что, тоже собираешься на Алдан?
— Даже посторонний человек заинтересовался бы, а ты ухом не ведешь. Я, например, выросла на приисках, меня волнует каждая новость. Хотя, правда, ты ведь уголь доставал у себя в Донбассе. Извиняюсь.
Лидии хотелось чем-нибудь донять друга, но и то, что она о каменном угле отозвалась таким презрительным тоном, не подействовало. Он без обиды возразил:
— Уголь, если хочешь знать, — поценнее золота. Без золота можно жить, а попробуй без угля поживи. Ни стали, ни чугуна не сделаешь. Не пустишь машин.
— Положим! Ты скорее схватишь кусок золота, не угля. Ты зачем попал на Витим, скажи, пожалуйста! Уголь добывать?
— Сравнила. Я ставлю вопрос с государственной точки зрения. Золото я схвачу для себя лично, а уголь имеет мировое значение.
Устроившись в вагоне, они шутя продолжали задевать друг друга.
— Не все то золото, что блестит, дорогая, — говорил Мигалов.
— Вернее, не все то ценно, что блестит…
Лидия вообразила, что он намекает на ее жадность к богатству вообще. Может быть, он как-то по-своему объясняет ее отношение к Жоржу или даже к нему самому. Может быть, совсем не шутка с его стороны весь этот разговор, начавшийся как будто с пустяков. Она почувствовала, как вспыхнуло лицо. Минуту сидела, крепко закрыв глаза, и вдруг наклонилась совсем близко К Николаю.
— Можешь ты понять: я выросла на приисках, ты вырос на каменноугольных копях, у тебя там родина, у меня — здесь. — Она колебалась мгновение, но решительно продолжала. — Я похоронила брата на Надеждинском в двенадцатом году. У меня был один только брат…
Мигалов оторопело смотрел в глубокие темные глаза.
— Я не понимаю. Как брат?
— Очень просто — убили во время расстрела…
Показалось, вагон замер и перестали стучать колеса. Мигалов не мог шевельнуть губами. Он ничего ведь о Лидии не знал, кроме того, что ее отец служил старшим смотрителем на Мачинских приисках, а теперь где-то на Бодайбинских управляющим. О нем ходила молва как о бабнике, пьянице, о том, что он до сих пор, невзирая на лета, изменяет молодой, третьей или четвертой жене. Но человек способный. Держат за знание дела и умение поставить приисковые работы. Как-то ему показали этого старика, бывшего копача, не раз сидевшего в тюрьме за хищничество, обвинявшегося за убийство казака во время облавы в шахтах. Широченный, несмотря на худобу, сильный и тяжелый, как медведь. В длинной до колен рубахе, в кушаке, в полуболотных сапожищах, подкованных чуть не конскими подковами. Теперь только вспомнив старика, нашел вдруг поразительное сходство в лицах отца и дочери. Почему она ни разу не заговорила о брате?
Поезд стучал колесами. Мигалов осторожно прикоснулся к руке Лидии.
— Ты ничего мне не говорила, почему?
Она оторвала взгляд от окна и рассеянно посмотрела на него.
— Что, почему не говорила? Ах, ты о том. Тебя интересует все, что угодно, но не я.
— Да что ты, Лида!
— Мы жили тогда на Андреевском. С отцом уже разошлись. Брат вообще не ладил с ним, а когда отец женился при живой матери, брат работал в шахте, чтобы прокормить семью. Мне было всего десять лет. Началась эта забастовка. Брат последнюю ночь почему-то ночевал дома, хотя до этих пор редко приходил домой. Кажется, его хотели арестовать. Утром вместе с толпой пошел к инженеру Тульчинскому. Мама хотела потом взять его тело, но ее прогнали. Долго ходила кругом, простудилась и умерла… А не рассказывала я потому, что не интересно слушать про смерть. Сама не люблю.
Мигалов чувствовал, как у него под пальто мелкой, неудержимой дрожью трясется колено. Он не сводил с Лидии глаз, а она уже успела забыть свою страшную коротенькую повесть и доставала из ручной корзиночки белый хлеб и сыр.
— Что ты уставился на меня. Я должна тебе все-таки сказать: золото для меня никогда не имело значения. Напрасно так думаешь. Если бы мне оно было нужно, я жила бы иначе. Ты даже не чувствуешь, что можно оскорбить человека подобными намеками…
— Лида, ну, как тебя убедить, я не знаю.
— Ладно, оставим. Хочешь закусить?
Квартира Лидии понравилась. Это сразу заметил Мигалов по тому оживлению, с каким она прошла комнаты и, остановившись в зале, повернулась кругом. Особенно ее обрадовали белые цветы на чахлом растеньице в банке на окне. Она несколько раз подходила к ним, пристально смотрела и осторожно касалась губами лепестков.
— Я очень рад, что угадал твой вкус. Можно сказать, из-за цветов-то и выбрал эту квартиру. Знал, что тебе будет приятно иметь их.
Лидия, не отрывая глаз от цветов, изменившимся голосом проговорила:
— За это спасибо, мой хороший. Ты знаешь, когда мама не пришла домой, и мне сказали, что она уехала, — я не поверила. Не может быть, думала я, чтобы она уехала и бросила меня одну. Ждала ее каждый день. Ждала и ждала,
