Книга Разжигая пламя на снегу - Ника Орлова

Добравшись до душевой, открываю краны, набираю ванну с пеной, опускаюсь в нее по шею, откидываюсь на мягкий силиконовый подголовник и плачу. Слезы текут рекой и не прекращаются, пока я не теряю счет времени, даже вода успевает остыть.

Из ванной комнаты я выхожу с чувством тупого облегчения и полной апатии. Спускаюсь вниз, чищу картошку, обжариваю с луком и сардельками, нарезаю овощной салат, включаю какой-то дурацкий комедийный сериал, и сажусь обедать, бездумно глядя на экран.

Не слышала, как вошел хозяин дома, замечаю его, прислоненного плечом к дверному косяку. Он внимательно изучает меня с серьезным, даже, я бы сказала, угрюмым выражением лица. На моем, скорее всего, еще видны следы недавних слез. Прекращаю жевать, впиваюсь в ответ в его глаза. Я уже спокойна, выпустила пар, могу и в гляделки поиграть.

— Осталась картошка? — невесело спрашивает он. Этого услышать я точно не ожидала.

— Да.

Он походит к плите, достает чистую тарелку, сгребает все, что осталось в сковородке, получается приличная порция. Садится напротив, пододвигает поближе салатницу и начинает уплетать все за обе щеки.

— Ничего не ел сегодня, — говорит с набитым ртом.

Я смотрю на эту сцену без комментариев, мне бы встать и уйти, но я так часто в этих стенах одна, что решаю остаться.

— И вообще, лет пять не ел жаренную картошку, даже забыл, как это чертовски вкусно.

Он доедает под звуки шумной вечеринки в телевизоре, я тоже накалываю последние несколько кусочков, молчим.

Когда его тарелка пустеет, Макс пультом гасит экран. Становится тихо и напряженно, я встаю из-за стола и на автомате убираю обе тарелки в мойку. Он тоже встает, подходит ко мне.

— Тебе знаком мой брат?

— Нет, мы никогда не встречались, — не понимаю почему он решил об этом заговорить.

— В этом я не сомневаюсь. Но ты его узнала, когда он вошел. Информацию о нем можно найти в интернете. Будешь, по-прежнему, утверждать, что не знаешь обо мне ничего?

Он смотрит так пристально, как всегда, на сто процентов уверенный в своей правоте, что я не знаю, как объяснить. А потом отпускаю свое смятение. Я же когда-то пообещала себе больше никогда не притворяться перед мужчинами, кто бы он не был. Быть собой и не пытаться казаться такой, какой удобно кому-то.

— Я видела фотографию на обложке журнала в твоем кабинете.

Он, опешив, расширяет глаза.

— То есть, ты спокойно мне заявляешь, что рылась в кабинете в моих вещах?

— Нигде я не рылась, и даже не дотронулась ни до чего. Прочла статью в журнале и положила на место.

— Охренеть, Снежина! Это мой кабинет, там документы, деньги, ценные вещи…

— Хм, и куда я их здесь унесу? К себе в комнату? — улыбаюсь я.

— Хоть бы для приличия соврала.

— Тебе нравятся лживые женщины?

— Мне нравятся красивые женщины. В постели личные качества интереса не представляют.

— Я не о постели.

— В других местах я с женщинами дел не имею, — он говорит это с таким пренебрежением, что хочется его прибить сковородкой, стоящей позади меня.

— Так и разбирался бы без меня, напрямую с Разумовским. Что же ты женщину в заложники взял?

Его глаза резко превращаются в опасное пламя, а лицо приобретает угрожающий вид.

— Тебя муж, случайно, не из-за дерзкого языка бросил?! — жесткие нотки в голосе уже не напоминают недавний батл колкостей.

— Моя личная жизнь тебя не касается!

— Моя тебя тоже! Еще раз войдешь в мой кабинет, запру в комнате до конца срока.

— Хуже уже не будет. Одна в четырех стенах, без одежды и связи. Без понимания всего, что происходит, без права на простые человеческие потребности и желания! Чем ты меня хочешь напугать, Градов?! — выкрикиваю ему в лицо.

Горечь сквозит в каждом моем слове, очень хотелось сказать с другой интонацией, не дать ему возможность почувствовать себя Богом, но не получилось.

Срываюсь с места и быстрым шагом ухожу к себе, запираюсь на внутренний замок, дрожь и злость удается унять только через некоторое время. Выхожу на балкон, мне просто необходимо вдохнуть свежего воздуха. С другой стороны дома слышу звук выезжающей из гаража машины и резкий рев от набора скорости. Градов уехал, можно выдохнуть.

Глава 8

Макс

Когда хочу успокоиться, всегда сажусь за руль. Приходится сосредоточится на дороге и, поневоле, градус эмоций снижается.

Эта зазноба просто взорвала мне мозг. И так хреново от всего происходящего, еще и по самому больному рубанула. Знаю, что баб впутывать в мужские дела низко, но гораздо униженным я стану себя чувствовать, если Разумовский тоже свалит, а я прослыву болваном, которого так просто кинуть. И кто кинул? Шаромыжник Разумовский, смешно. Он изо всех сил пытается затесаться в круг влиятельного бомонда, но его, все равно, своим никогда там считать не станут, не дотягивает по финансам. Мелкая рыба по столичным меркам.

Я дал ему неделю, но чувствую, что за этот период мы далеко не продвинемся. Он что-то мутит, и хоть мы со всех сторон роем, похоже не там. Свой человек из ФСБ обещал информацию по фигурантам, может, хоть какую-то зацепку даст. Тяжело найти человека в другой стране, здесь бы я уже его из любой норы вытащил.

Сквозь мысли прорывается звук входящего от Ловцова, нажимаю на экране панели громкую связь.

— Алло.

— Привет. Достал инфу из частной клиники годичной давности. У Плотникова проблемы с сердцем, врачи дали ему максимум пару лет. В карточке обозначено, что у него низкий порог чувствительности, поэтому он сносно перенес на ногах уже два инфаркта. Сердце не ресурсоспособное.

— Твою мать! Значит, ему терять нечего, продумал все заранее и свалил, подготовив пути отхода.

— Похоже. Ну или где-то окочурился, как вариант.

— Нет, уже всплыло бы. Только не очень понимаю, нафига ему тогда деньги?

— Может, уже нет здоровья скакать курьером.

— Еще что-нибудь есть?

— Хакнул почту старика, сейчас просматриваю — по нашему делу ничего. Но есть кое-что интересное. За последние полтора месяца он несколько раз интересовался покупкой квартиры, а перед поездкой Плотникова на Кипр, договорился о встрече с продавцом. Квартира большой площадью, в центре в новостройке.

— Охренеть! Цена есть в переписке?

— Конечно, и фотки, сейчас скину. Макс, — в трубке воцаряется короткое молчание, Гришка размышляет — ну он же не идиот. Не может