за смелую речь, которую он произнес 16 мая на обеде Московской городской думы по случаю коронационных торжеств, был по распоряжению Александра III, усмотревшего в его речи намек па необходимость конституции, отстранен от должности. Никакого намека в данном случае не было, но Чичерин все равно оставался непримиримым противником всей политики Александра III.
В доме Голицына он продолжал работать над пятитомным обстоятельным сочинением «Истории политических учений», представлявшим в то время, по выражению советского историка С. В. Бахрушина, явление совершенно исключительное в русской научной литературе.
Здесь же написана и еще одна его фундаментальная работа - «Собственность и государство».
Б. Н. Чичерин был энциклопедически образованным человеком. В. С. Соловьев назвал его однажды «самым многосторонне образованным и систематичным умом между современными русскими, а может быть и европейскими учеными». И действительно, не только история, философия и право составляли предмет его знаний. Он серьезно увлекался, например, химией и математикой. Его изысканиями в области химии заинтересовался Д. И. Менделеев, который и посетил
Б. Н. Чичерина в его квартире. Вот как описывает этот эпизод сам Борис Николаевич:
«…Несколько дней спустя, я пошел к обедне в домовую церковь князя Голицына, где мы квартировали. При выходе смотрю: стоит Менделеев. «Я к вам приехал прямо с железной дороги, - сказал он. - Я получил ваше письмо перед самым отъездом из Петербурга на юг и в тот же вечер сделал о нем сообщение в заседании Русского физико-химического общества… Возьмите карандаш и покажите мне все, что вы вывели».
Я объяснил ему весь ход своей мысли».
Увлекался Чичерин и акварелью. Богатейшую же свою коллекцию живописи и книжное собрание держал в родовом имении Караул. Это имение должно было по наследству перейти его племяннику Г. В. Чичерину, будущему наркому, так как все трое детей Бориса Николаевича умерли в детстве (последняя дочь, Ульяна, умерла в семилетнем возрасте в 1884 г.). Борис Николаевич каждый раз очень тяжело переживал потерю ребенка, и эти раны не зажили до конца его жизни. Еще в 1877 году, 7 декабря, после смерти сына и дочери, он писал Л. Н. Толстому: «…Скажу тебе, что можно жить без детей, но остаться без детей - это ужасно…»
Его племянник Георгий Васильевич Чичерин имел с дядей много общего в отношении к научным проблемам, во влечении к поэзии, музыке и искусству, но их политические идеалы и способ служения обществу были совершенно различны. Георгий Васильевич посвятил себя революционной борьбе, отказался от наследства, Б. И. Чичерин до конца жизни оставался незыблемо на позициях буржуазного либерализма.
В 1886 году летом в «Московских ведомостях» появилось объявление: «Передается квартира, с мебелью или без оной, о восьми жилых комнатах, с кухней, сараем и конюшней, против Храма Христа Спасителя, дом князя Голицына, квартира Чичерина…» В этом году Б. Н. Чичерин покинул Волхонку, 14, и переехал па другую квартиру.
Идейным противником западника Б. Н. Чичерина был четвертый обитатель этого дома - славянофил Иван Сергеевич Аксаков, сын известного писателя Сергея Тимофеевича Аксакова.
Казалось, ирония судьбы соединила в одном доме этих ярких представителей двух очень сложных течений общественной и философской мысли России середины Х1Х-века.
Славянофильство, как и западничество, появилось в 30-е годы и определилось во время разложения и кризиса крепостнической системы. Именно ненависть к крепостнической действительности, искренняя любовь к России и глубокая озабоченность ее судьбами собирали в известных московских литературных салонах Елагиных и Свербеевых в начале 40-х годов представителей и западников и славянофилов. В их жарких спорах наметился тогда резкий разрыв между обоими течениями, которые потом, в предреформенный период, снова сблизились. «Да, мы были противниками их (славянофилов. - Е. М.), - писал А. И. Герцен в 1861 году в статье на смерть К. С. Аксакова - одного из ранних идеологов славянофильства, брата Ивана Сергеевича, - но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинокая - и мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны в то время, как сердце билось одно». В «Былом и думах» Герцен вспоминал: «Борьба между нами давно кончилась, и мы протянули друг другу руки; но в начале сороковых годов мы должны были встретиться враждебно - этого требовала последовательность нашим началам». Не вдаваясь в анализ неоднородного, сложного и противоречивого в идеологическом отношении явления общественной жизни России 40 - 50-х годов прошлого века - славянофильства, напомним очень упрощенно лишь его «начала». В отличие от западников славянофилы выступали за самобытное развитие России; они не хотели отказываться от того положительного, что было в допетровскую эпоху, не допускали мысли о том, чтобы дальнейшие пути отечества шли исключительно по западноевропейскому образцу, без учета своеобразия страны.
Они критиковали самодержавие и административно-бюрократическую систему царизма, активно боролись за свободу слова. Здесь в первых рядах был И. С. Аксаков. Славянофилы в 50 - 60-е годы не нашли, как и западники, общего языка с революционными демократами, но их резкие антикрепостнические выступления поддерживали революционно настроенные круги, и в частности Герцен. Кстати, отмену крепостного права славянофилы, подобно западникам, тоже полагали необходимой только «сверху».
Этот беглый экскурс в историю славянофильства и его отношений к западничеству позволит подойти к незаурядной фигуре Ивана Сергеевича Аксакова. Вся жизнь его начиная с 1851 года связана с издательской и публицистической деятельностью.
В издаваемых им газетах И. С. Аксаков с присущей ему резкостью обрушивался на внутреннюю и внешнюю политику царизма, на произвол московских полицейских властей, выступал против онемечивания прибалтийских народов. Но вообще везде и в последнем случае в частности он проводил идею славянофильства - каждый народ имеет право на самостоятельное развитие. Объективно эта позиция была прогрессивной, так как содействовала борьбе прибалтийских народов за национальное самосознание и развитие. Хотя критические высказывания Аксакова не выходили за пределы либеральной оппозиционности, но резкость выражений делала их необычными. И поэтому недолго жили его газеты: «Парус» был запрещен цензурой с третьего номера, газета «День» неоднократно приостанавливалась и наконец была закрыта, как и последовавшие за нею «Москва» и «Москвич». Цензура наполовину вымарывала передовые статьи Аксакова. Один из исследователей этого периода деятельности И. С. Аксакова, В. А. Китаев, писал о нем: «Сдержанности и скепсису не было места, когда речь заходила о свободе печатного слова. Аксаков последовательно и страстно выступал за освобождение литературы от цензурных стеснений, ибо свободное слово являлось для него единственно приемлемым орудием общественной деятельности».
Вершиной же его публицистической деятельности было выступление 22 июня 1878 года на собрании Московского славянского благотворительного общества (так с осени 1876 года
