летом.
А вот сказывают, в те древние времена, когда еще ни меня, ни даже маменьки моей не было, Великая Зима была, а до того — Катастрофа. Каково-то оно до Катастрофы людям жилось, никто уже толком не помнит. Хотя сказывают разное. Батюшка-то наш глаголил, что в те древние времена люди во грехе закостенели, соблазнам всяким предавались, да возгордились и стали они башни до небес строить, дабы до Бога достать.
А что оно такое, башни энти, бес его ведает, я кого ни спрашивал, никто не знавал, а батюшку спросить так и постеснялся, не хотел его вдохновенную речь прерывать. В конце концов Никодим Ушастый поведал, что башня — то изба такая, фундаментом сама на земле, а крышей в небе. Тьфу, дурак, говорю, где ж энто видано, чтобы изба крышей в небе?
А он сказывает, когда-то еще и не такая черная магия землю населяла: железные птицы по небу летали, да повозки без лошадей ехали, одной только силой мысли управляемые. Токмо вот сказки все энто и глупости для детей. Мне же еще маменька наказывала: «Сумневайся во всем, сынок! Да в россказни людские с ходу не веруй!» А она-то у меня образованная была. Так что я всячески за здравомыслие да супротив суеверий и мракобесия, так Никодимушке и поведал. А он обиделся.
Но что с Ушастого взять? Он-то у нас необразованный, а я и читать, и писать умею. Да, меня маменька научила, царствие ей небесное. И храм каждое воскресенье посещаю, батюшка-то наш самый образованный в округе, интересно послушать. Вот недавно сказывал, как Бог на людей прогневался за грех изобретательства. За тот самый, который нарушение одиннадцатой заповеди. Энта зараза ведь еще со времен Перволюдей идет, когда Змий Лукавый их плодом познания соблазнил.
Сказано ведь, грешно человеку слишком много ведать да изобретательством заниматься. Из-за нарушения энтого закона Катастрофа и случилась, а после нее еще и Великая Зима, чтобы очистить землю от нечестивцев, всех энтих ученых-колдунов проклятых.
Тьма-тьмущая людей тогда погибло, а спаслись токмо самые благочестивые. Так вся черная магия была сметена силами добра с лица земли. С тех пор и завещано нам жить в мире и согласии с природой, а глупостями всякими нечестивыми навродя изобретательства не заниматься, ибо во многих премудростях многая гордыня.
Остановившись около колодца, я поставил ведра на снег и заглянул внутрь — как и думал, вода замерзла. Но то ничего, у нас для таких случаев давно уж гирька специальная длинной цепью к колодцу прикована. Ухватившись за край цепи, я потянул ее и вытащил из сугроба железный продолговатый цилиндр с набалдашниками с обеих сторон. Набалдашники-то ровненькие, словно и не выкованные, а силой неведомой из железа вырезанные.
Никодимушка-то наш Ушастый сказывал, сила человеческая не способна такое с металлом сотворить, то дело рук бесов. Тех самых, которые черной магией до Катастрофы занимались. Может, оно и так, да вот если и была в энтом старом куске железа какая злая силушка когда-то, то уж иссякла давно, ведь черная магия покинула наш мир. Так ему и поведал. А батюшка долго размышлял, вертел в руках сей кусок и не обнаружил в нем происков Змия Лукавого.
Подняв кусок железа, я с размаху бросил его об лёд и с первого раза проломил его вдребезги. После чего потянул за цепь и вытащил железо. Вот, теперь и воду набрать можно. Отцепив «злое железо», я прикрепил к цепи ведро и гирьку, после чего начал спускать все энто в колодец.
Агафья как-то сказывала, что если набрать воду в полночь полнолуния, произнести над ней колдовские слова да трижды ножом защитным знаком осенить, выпить и в лес пойти, то обязательно клад найдешь. Но токмо коли по дороге в лес ни слова не проронишь, даже кабы окликал кто. Вот токмо, когда известие сие до батюшки дошло, он больно Агафью ругал. А Лукий, муженек ее, потом еще и поколотил, чтобы неповадно было честной люд с пути истинного совращать.
Хотя Лукий часто ее колотил, особенно коли напитка из веселящих ягод отведал. Еще и поговаривал, что, если бабу не бить, у нее нутро гниет да кровоточит. У нас многие к нему прислушивались, а я вот не таков, я в Любаве своей души не чаю и не луплю ее без причины, ну, разве что за дело.
Где-то вдалеке заклекотал суслик. Я обернулся и, задрав голову, увидал в покрытой инеем кроне двух летучих сусликов — резвятся красавцы да крыльями хлопают. Мясо у них хоть и ядовитое, но Ушастый как-то сказывал, что, коли отварить его в десяти водах да обильно засолить, оно и ничего. И как-то раз даже так и сделал, а потом неделю ходил в красных пупырышках и опухший. Всем селом смеялися. Но энто еще ничаго. А вот когда Петька Стрелок суслятину в пяти водах отварил, а потом еще в колдовских травах пропарил, отведал немного и тут же откинулся — вот смеху-то было. Еле угомонилися, чтобы отпеть и похоронить по-божески. С тех пор так никто сусликов и не трогает, ибо от Лукавого.
Набрав два ведра воды, я зашагал обратно. А вот еще вспомнил, матушка когда-то сказывала, что до Катастрофы все люди были как чистокровные, а новые разнообразные лишь опосля появились, в напоминание о необходимости чтить заветы. Ведь древние оттого и возгордилось, что многими внешними совершенствами обладали. Да и нынче чистокровные не шибко-то благочестивы.
Кто их знает, до чего они там додумаются? Что, если опять башни строить начнут да с бесами якшаться? Сказано ведь, Лукавый некогда был наипрекраснейшим и наисовершеннейшим среди ангелов небесных. И к чему энто его привело? К низвержению в ад! Так и чистокровные до Катастрофы шли его путем и сейчас небось опять поддаются соблазну изобретательства.
Батюшка ведь как глаголил: чем больше изъянов тела — тем чище душа. Так-то оно так, но иногда страшновато бывает: у одного нос пятачком и уши размером с ладошку, как у Ушастого, у другого — хвост до земли, у Агафьи и вовсе бараний рог с одной стороны головы растет, а с другой — ухо как у козы. У Любавы-то моей ажно три пары грудей — повезло! Столько добра и все мое. А так она ничем от чистокровных не отличается, разве что по шесть пальцев на руках, но то ведь мелочи.
Наконец я добрался до избы и, поспешно зайдя внутрь, затворил за собою дверь. Оставив ведра в сенях, побежал к печке, руки
