признавать за седым побратимом любой намек на старшинство. Однако при этом Самсон практически всегда прислушивался к доводам разума… Оставалось только осмыслить эти доводы — чем и занялся бывший гвардеец, механически пережевывая поданный ему салат.
Хотя ведь «Никея» заслуживает того, чтобы насладиться ее вкусом! Не очень широкие полоски салата-латука вперемешку с молодым горохом, толченным грецким орехом и тщательно порубленным чесноком, украшенный также мелко порезанным укропом — и заправленный ароматным оливковым маслом… Очень вкусно и питательно, идеально подходит в пост — но и вне поста «Никея» является отличной закуской! А уж если ее дополнить свежим окороком и ароматным сыром…м-м-м…
Н-да, варанги быстро освоились в Царьграде, пристрастившись к высокой кухне ромеев!
— Как ты думаешь, сколько всего «крестоносцев» соберется у столицы?
Пережевывающий очередную порцию салата, Роман только пожал плечами:
— В настоящий момент к Царьграду приближается лишь войско лотарингского герцога, Готфрида Булонского — да его братьев, Балдуина и Юстаса. В нем тысяча бронированных всадников, рыцарей и их оруженосцев, и порядка семи тысяч пехоты. Но конечно же, этот не тот сброд вчерашних крестьян под началом безземельного рыцаря… Как там его звали?
— Кажется, Вальтер…
— Точно! Вальтер Голяк… Его «крестоносный» сброд решил, что справиться с сарацинами будет так же легко, как громить евреев, да разорять мадьярских, сербских и ромейских крестьян! Ну так два месяца назад Кылыч-Арслан напрочь вырезал всех этих «крестоносцев» у Циветота, вблизи Никеи… И поделом им. Столько невинной крови по пути пролили… Даже в окрестностях Царьграда!
Твердило осторожно заметил:
— Но ведь сколько-то их сумело удержаться в полуразрушенном кастроне? И Константин Катакалона сумел снять осаду, выручив выживших?
Самсон только усмехнулся:
— Пусть так. Но основная масса этой многотысячной толпы смердов истреблена — да и не представляли они из себя настоящей силы… А вот та пехота, что следует с братьями из Булона, вооружена и организована явно лучше. По крайней мере, у простых крестоносцев, как донесли ромейские послы, встретившие Готфрида у Белграда, есть копья и большие щиты, на которых начерчены кресты… Наконец, часть отряда пешцев представлена арбалетчики с мощными самострелами — а ведь ты и сам помнишь пробивную мощь их болтов!
Твердило вновь почернел с лица:
— Да помню я, помню… Так выходит, к Царьграду подходит лишь один отряд крестоносцев? Но я слышал, что в поход отправились и многие другие вожди франков.
Отставив в сторону опустевшую миску из-под салата, Роман начал загибать пальцы:
— Считай! Роберт Нормандский, Роберт Фландрийский, Гуго из Вермандуа — младший брат франкского короля. А также Раймунд из Тулуза, и Стефан из Блуа. Все крупные феодалы — и все они идут через Италию, где князь Боэмунд Тарентский обещает им скорую переправу к Диррахию… Разве что Раймунд также ведёт свое войско сушей.
Старший соратник Самсона ошарашенно охнул:
— Это же какую рать они соберут под Царьградом?
Сын Добромила негромко ответил:
— Небывалую… Посланцы базилевса оценивают ее примерно в тридцать тысяч пехоты и около четырех-пяти тысяч бронированной конницы. Может, чуть меньше пешцев доберется до Царьграда, заболев в дороге — но кавалерия явится вся.
Твердило немного помолчал — после чего, твердо посмотрев прямо в глаза Романа, напрямую спросил:
— Ты хоть понимаешь, что крестоносцы запросто возьмут стольный град таким-то войском, если базилевс не сумеет договориться с ними⁈ Это же не печенеги, не имеющие осадных пороков — франки хорошо обучены брать каменные замки!
Самсон невесело хмыкнул, невольно отведя взгляд:
— Понимаю. Но я уверен, что варанга и прочие гвардейские тагмы сумеют удержать стену Феодосия…
— Так Царьградом Восточный Рим не кончается! Не возьмут его — так разбредутся по окрестностям, начнут грабить и убивать, разоряя крестьян и поместья прониаров по всей земле… И не сможет их базилевс защитить — ибо в поле мы точно не выстоим против франков и норманнов разом!
Роман ничего не ответил — и тогда Твердило, воодушевившись, пошел в наступление. Голос его стал тверд — и было заметно, что русич явно верит в свои слова:
— А теперь подумай о том, что сделает базилевс с тем гвардейцем, кто решится сейчас поднять руку на вождя крестоносцев — пусть даже это будет Боэмунд, сын Гвискара! Впрочем, сей гвардеец вряд ли переживет бой с охраной норманнского князя… Ну, а если и переживет, бросив в сечу всю сотню, то он тем самым объявит войну крестоносцам от имени императора! И все ее жертвы окажутся на его совести… В свою очередь, Комнин сделает все, чтобы войну остановить — и первым делом отдаст крестоносцам головы всех, кто поможет тебе, Роман! Включая и твою собственную — это даже не обсуждается…
Сын Добромила наконец-то посмотрел прямо в глаза побратиму — и спокойно ответил:
— Я не собираюсь совершать глупости и подставлять под норманнские мечи своих русичей. Как и простых ромеев… И ты совершенно точно прав — я ничего не смогу сделать с норманнским князем в его лагере! Но знаешь, на поле боя случается всякое — так что я уже запросил перевод в войско, что будет сопровождать крестоносцев в Азии.
Немного помолчав, Самсон продолжил:
— Кылыч-Арслан уже разгромил одну рать крестоносцев — пусть и крестьянский сброд. Но он совершенно точно не отдаст Никею без боя и другим латинянам! А значит, мне представится еще много возможностей исполнить обещание, данное у Диррахия…
Твердило, обескураженный ответом побратима, не сразу нашелся, что сказать. Немного помолчав, он уже было собрался встать из-за стола — но после вновь заговорил, с явным разочарованием и горечью в голосе:
— Твой отец был христианином, как и мы с тобой. И он не чтил языческих обычаев кровной мести! И ныне, будучи на Небесах, он не ждет от тебя убийств во имя ее! Как ты не понимаешь⁈ Добромил любил тебя больше жизни, берег, как мог — хотя и не противился вступлению в варангу, в отрочестве увидев в тебе настоящего воина… Однако он не хотел тебе одной лишь ратной службы — и сам он, пусть и недолго, но любил и был любим! И у него был сын — и даже будучи на краю гибели, он наверняка ушел спокойно, зная, что спас тебя, отправив в лагерь! Но как ты использовал годы жизни, отпущенные тебе Богом, Роман? Познал ли ты любовь к женщине? Познал ли ты радость отцовства⁈
Уже порядком уставший от неприятного ему разговора Самсон молча встал — и, даже не посмотрев в сторону Твердило, двинулся на выход из таверны. Но, не пройдя и половину пути меж все еще пустующих столов, он развернулся к побратиму — и с горечью воскликнул:
— Увы, брат, но я познал любовь. Несчастную и безответную любовь к женщине, которая никогда не станет моей! И чувство это столь сильно, что я даже в мыслях не смог бы создать семью с иной
