из грудной клетки.
— Остынь, Роза. Это вполне нормально. Может, пацан передумает и сбежит. Или умрет. Ведь нам не нужны слабаки. Хе-хе-хе, — снова зашелся смехом Блейн.
Злость рождалась из глубины, охватывая сознание, лишая четкой картины восприятия. Была только ярость, пылающая и жадная.
— Какого хрена… ты творишь? — прорычала, смотря на сутулую спину Ворона.
После чего рванула на мансарду и опустила холодную руку на горящую шубу.
Мужчина дернулся, хмуро разглядывая меня, а после чего убрал сигарету и выпрямился. Огонь на накидке стал затихать, а я ощутила страх маленьких теплых лепестков.
— Чтобы больше не видела подобного… — я сощурила глаза и посмотрела на землю.
Внизу среди металлолома сидел мальчишка и пытался стереть с лица кровь, с дикой яростью взирая на своего врага номер один в лице Ворона.
А ведь они казались мне цивилизованными людьми. Пираты… позволить избить ребенка и оставить все как есть. Да разве это нормально?!
С кем же я связалась…
Даже высота не остановила меня, когда спрыгнула вниз с балкона, помочь. Я абсолютно не почувствовала падения, как ударилась ногами об железяки, и даже не покачнулась, когда выпрямилась. Негодование так переполняло меня, что эти мелочи казались смешными и пустыми.
Он выбросил ребенка с высоты в кучу металла, где тот легко мог погибнуть! Присутствующие просто тупо смотрели на все это, а остальные посмеивались. И никто не остановил безумство Ворона.
Я подбежала к мальчишке, что-то шипящему сквозь зубы. Одной рукой он придерживал потрепанный и запачканный цилиндр, а второй стирал бегущую кровь. Я подхватила его на руки, вовсе не ощущая вес и проигнорировав возмущенный писк, и потащила ребенка в свое логово. Кроме меня ему вряд ли кто-нибудь помог бы.
Раздались мелкие торопливые шаги, и вскоре нас нагнала Адель, с беспокойством заглядывая мне в лицо, и с плохо скрываемым любопытством посматривала на руки.
Когда я опустила на них взгляд, то чуть не выронила и так изрядно сопротивляющегося мальчика.
Они мало того, что были белее снега, так еще и чешуйчатыми, с длинными острыми ногтями, точнее когтями.
Мамочки… кем я стала?..
С таким потерянным выражением я добрела до кухни, стискивая мальчишку в руках, как игрушку. Удивительно, как еще не задушила беднягу.
— Отпусти… — пыхтел он. — Сумасшедшая! Отпусти меня!!
Пытался даже покусать, только чешуя оказалась крепче детских зубов.
Я остановилась у бочки, наполненной холодной водой, и вздохнула. Подхватила ребенка одной рукой, второй стащила с него цилиндр, набрасывая себе на голову, и с эффектом неожиданности окунула мальчика по плечи головой вперед.
Досчитала до трех и вынула. Ребенок с хрипом втянул воздух и закашлял. Как только пришел в себя, забил ногами в воздухе, пальцами пытаясь убрать мои руки, которые я крепко сжимала на его талии.
— Больная?! Ты в своем уме?! — орал он.
— Тц, когда истерить прекратишь?
— Отпусти меня!!!
— Задержи дыхание.
— Чт?..
Я снова окунула его. Вытащила и повернула к себе.
— Ну?
— Верни шапку, — посмотрел из-под бровей серыми глазами.
— Никуда не денется, — я внимательно разглядывала его.
Лоб разбит, кровь смешивалась с водой, но до сих пор шла. Появляющиеся синяки и шишки. Руки в ссадинах. А в глазах, отдающих ноткой безумия, читалась то боль, то растерянность, то ненависть, с которой он прожигал меня.
— Успокоился? — я спросила с участием и мягко улыбнулась.
— Я и был спокоен, — пробормотал.
— Ну-ну, своим истерическим визгом, наверное, до города докричался, — я усмехнулась и прошла в кухню, где стянула с крючка одно из чистых полотенец и приложила к его лбу. Кровь хоть шла не сильно, но мешала.
Адель за всем этим наблюдала с широко открытыми глазами, где читалось непонимание. Для нее оказалось непривычным видеть такую опеку, особенно к незнакомому человеку.
Руки стали возвращаться в исходное состояние. Сначала исчезли чешуйки, втянувшись в кожу, а после поменялся цвет на нормальный. Но тут от пережитого стресса их начало мелко потряхивать. Адреналин, появившийся внезапно ни с того ни с сего, схлынул, принося усталость и опустошение. А также вопросы. Свою внезапную вспыльчивость внятно объяснить не могла, да и не до оправданий было.
Натекло за нами изрядно, отчего девочка бросилась к швабре, в попытке навести порядок. Я ногой отодвинула табуретку от стола к мойке и поставила на нее мальчишку, с удовольствием разминая руки. Хоть он был худ и легок, но таскать эту юлу то еще испытание. Потянулась к пуговицам на его грязной и изодранной рубашке, но мальчишка отшатнулся, вжавшись в металлическую стенку и смотря на меня дикими глазами.
Фыркнула:
— Она мокрая и грязная, да и абсолютно бесполезная.
— По твоей вине она мокрая!
— А грязная по твоей? — я усмехнулась. — Тогда сам снимай и повесь на край, я простирну, а после подыщем тебе чего приличного. Сам умоешься? Надо будет раны обработать.
— Справлюсь, — буркнул он, отложив окровавленную тряпку в мойку, и стащил рубашку, повесив ее на край, после потянулся к крану, но на полпути сморщился и ухватился за плечо.
— Что такое? — я покосилась на него.
— Ничего, — он отвернулся и уже другой рукой открыл кран.
— Смею заверить, я упрямей тебя, — закатила глаза и села рядом на второй табурет. — Дай руку.
Мальчик недоверчиво сощурился.
— Поверь, вправить смогу нормально, хоть и больно будет. Хотя, куда уже больше после того полета…
Он нехотя повиновался и спустя секунду после резкого движения взвыл, хватаясь за край мойки. Я погладила его по спутавшимся и мокрым черным волосам и поднялась.
— Теперь обмойся, а я пока едой займусь.
Решила для начала ему дать жидкого, после нескольких дней голодания, а по нему это видно, будет трудновато усвоить тяжелую пищу, поэтому в ход пошел оставшийся с обеда суп. Поставила кастрюльку на огонь, краем глаз наблюдая, как мальчишка сначала вымыл с мылом руки, а потом принялся за лицо, шипя от боли. Но кровь более-менее остановилась, не заливая все вокруг.
— После ужина свожу в баню, чтобы хорошенько отмылся, — добавила, гипнотизируя взглядом кастрюлю.
— Я все! — довольно отозвалась Адель, которая до этого активно работала шваброй, прислушиваясь к нашей перепалке.
— Молодец, — я улыбнулась девочке, отчего она радостно засветилась, и достала с верхней полки печенье, сунув ей две штуки. Пекла
