— И тебе хорошего дня, — пробормотала та, удивляясь, как не заметила автомобиль, выезжающий из-за угла дома.
— Что в твоей голове, Слава? — цыкнул раздосадованный сосед, явно еще на адреналине.
— Не ты, — сама не знала, почему все еще стоит перед ним и не торопится уйти.
— Обидно, — наклонив голову к плечу, с улыбкой сказал Костя.
— Слушай, сосед, отвали от меня, — прижаться к нему хотелось так сильно, что ладони сжались в кулаки до побелевших костяшек.
— Слав, может, заключим мир? — опершись задницей на капот своей машины, сложив руки перед собой, предложил собеседник.
— Пошел ты… — не в силах больше сдерживаться, предотвращая позорную истерику, она рванула со всех ног домой, оставляя позади тихо выругавшегося Горина.
Конец ожиданиям! Долгожданная свобода! Едва машина въехала в деревню, а впереди маленькой точкой замаячила родная фигурка, Мира с трясущимися руками попросила папу Геру остановиться, и рванув из салона, бросилась навстречу. Сердце билось загнанной птицей, а из горла сам собой рвался дикий вопль:
— Ирка-а-а-а-а!
Влипли они друг в друга на дороге, не замечая ничего вокруг, только раскатистый голос Фрау Маман врезался в головы:
— Не облизывайте друг друга на дороге, шалавы! Зайдите за сараи. Пощадите стариков и детей, — а потом раскатистый смех. — Гера, трогай! Да, блядь, не мои колени! Поехали, говорю.
Остаток дня прошел в бесконечных тисканьях друг друга и пересказах того, что не раз говорилось по телефону. Разве может сравниться живое общение, глаза в глаза, с жалким его подобием?
Ближе к полуночи, сидя на летней кухне бабушки Лизы, коей являлся отдельный небольшой деревянный домик, без утепления, с газовой плитой, большим столом посередине, накрытым клеенкой в мелкий цветочек, сбитыми добротными табуретками и твердым лежаком у стены, покрытым ворсистым пледом с оленями, подруги пили чай. Редкий случай, когда торопиться некуда.
— Рассказывай, — сверкнула глазами Мирослава.
— Хм, — хитро улыбнулась Ирка и сделала намеренно тягучий глоток из железной кружки. — Ты все еще в девках ходишь?
— Что за вопрос? — удивление вырисовалось на лице само собой.
— Вдруг ты мне не все рассказала? Терпела до встречи, — опустив глаза, интриганка ждала диких визгов от понимания. Намек, надо признать, оказался очень прозрачный.
— Я тебе рассказываю все, — прошептала Мира, боясь озвучить догадку.
— Скажи это вслух, Славунтич, — на манер Эдварда Калена протянула подруга, сдерживая смех.
— Кто? То есть… с кем? — серое вещество отмораживалось.
— Я дам тебе три попытки, но ты угадаешь с одной, — лицо Иры едва не треснуло от улыбки.
— Ромашка! — воскликнула Мира и подпрыгнула, расплескав чай по столу.
— Не ори ты так, — успокоила ненормальную подруга, — бабку разбудишь. Пиздюлей огребем, мало не покажется.
— И как это было? — она облизнула губы в ожидании подробностей.
— Заебись, это было, Славунтич. Как, сука, в сказке, — а дальше полились все подробности, с демонстрацией размера, толщины, диалогов, стонов, оставшегося в вагине презерватива, который Ромашка доставал с серьезностью профессионала и словами «Пупс, я сам охуел. Прости». Слушательница внимала, открыв рот, и пару раз откровенно чуть не слетела под стол, когда локоть соскальзывал с края столешницы.
— И что теперь? — не унималась Мира.
— Не хочу загадывать, — запрыгнув на лежак, Ирка похлопала рядом с собой, приглашая. Легкая досада отразилась на ее лице. — Знаешь, этот год особенный…
— Что тебя беспокоит? — настроение родного человека Мира улавливала сразу, как свое собственное.
— Не беспокоит, Славунтич — бесит. Ты же знаешь, что с предками я почти не общаюсь с того времени, как сослали. А тут позвонили на днях, приехать собираются. Познакомить бабку с невесткой, — откинувшись спиной на стену, утянув за собой Мирославу, Ира вздохнула и поджала губы. — Так что накрытые столы нас ждут с бухлом, блядь! Отметим помолвку моего братца Беса с конченной тварью по имени Леся Егорова.
— Когда приезжают?
— Через неделю вроде, — Ирка поджала ноги и положила голову на колени подруги, — Давай съебемся к твоим и поживем на сеновале? Не хочу никого видеть. Я точно убью эту суку.
— Ир, больше четырех лет прошло. Да и ты говорила, что твой брат любит ее. Отпусти, — перебирая пальцами отросшие до плеч волосы подруги, Мира ругала всю ее родню. При всей своей напускной силе Ира была ранимой и хрупкой, переживала все острее и больнее. Да что говорить, при первом общении все считали, что она слушает в наушниках не что иное, как «Владимирский централ», а по факту — Бритни Спирс.
— Не могу.
— Тогда… Надо перетащить на сеновал одеяла и соорудить мини-бар, — хихикнула Мирослава, предвкушая веселое время на скирде соломы и комментарии Фрау Маман.
— Да-да! А еще кота заберем. Прошлый раз твой папа Гера, как Посейдон, сука, с вилами вокруг стога бегал, пытаясь насадить мышей, как куски шашлыка, — забыв о времени, они смеялись, вспоминая прошлое.
Позади остались три дня и три ночи. Ромашка не отлипал от Ирки, даже если она обещала разбить ему морду, правда, теперь угрозы звучали неубедительно и с ласковыми нотками. При всей своей любви подруга все равно часто утаскивала Мирославу подальше ото всех, чтоб побыть наедине: погулять, посидеть в заброшенном саду, поваляться на берегу озера с кувшинками.
На второй день ночных посиделок в местном клубе Мирослава присмотрела нового парня и познакомилась с ним — Никитой Зыкиным. Он приехал в гости к деду Гоше, что жил через дом от стариков Ивановой. Красивый мужчина двадцати шести лет, с рыжей шевелюрой, заостренными чертами лица и тонкими губами, обратил на себя внимание сразу. Но не без досады Мира отметила, что он проигрывает Горину. Однако такой пустяк не мог оттолкнуть мечтающую о красивой любви девушку. Вот уже второй вечер они всей компанией играли в карты на лавочке возле центрального магазина. Сегодня в планах значилось разрешить себя проводить и, может быть, приобнять. От поцелуев планировалось увернуться, уже заученными движениями.
— Мир! Какого хуя ты короля крестей кроешь семеркой бубей?! — возмущался Ромашка, прижимая к себе Иру.
— Буби козыри у нас, буби были в прошлый раз, — заржала подруга и подмигнула Ивановой, они-то точно помнили, что козырь в этом кону — черви.
— Ну, и как с вами играть? Заебался я уже дураком оставаться, — пожаловался и бросил оставшиеся карты Рома.
— Судьба у тебя такая, — сдерживая смех, сказала Мира и поймала на себе лукавый взгляд Никиты. Всем своим видом он говорил, что их хитрость не осталась тайной.
— Пожалуй, подниму белый флаг и сдамся на милость победителя, — многозначительно сказал Зыкин и положил свои карты в колоду.
