говоришь, кантовался — сапер из Ведено? В 119-ом полку под Хатунями? Или разведка шатойская? Или наша ленинская? Тут никто, конечно, не поймет сразу, что у сапера делов немного и все коротки: пройти от туда и до туда, а как пройдешь — водку в три горла жрать. А как же не жрать — если завтра вдруг не пройдешь и башку твою оторванную будут на место приделывать! Форменкой под подбородок прикроют, чтоб мать и жена и другая родня и дети не видали бы, как глотка твоя порвана осколками. Ни разведке, ни саперам орденов просто так не дают. Саперам, потому что их валят. Им не успевают давать. Разведка сама валит. Им не за что давать. Савву вон три раза представляли. Разве калмыку с такой хитрой рожей дадут «крест» за мужество?..
И пришел Старый к мысли, что на нынешней войне воюет на самом деле народу мало.
От таких мыслей и задремал.
К послеобеду Старого растолкали.
Заговорили в палатке о «боевых». Старый заскучал. Ему так бы хотелось получить свои деньги, которые он заработал на этой войне: за госпиталь, за ранение, за всякие фронтовые неудобства и страхи с опасностями. Но не так это было просто. Не понимал Старый, почему финансисты, «фины», говорят всегда, что денег нет. А вон офицерам дают. Семеныч-равист уезжал в отпуск, так ему все выплатили, почти все. Новый ротный Семенычу сказал тогда, что остальное, которое недодали, можно получить по какой-то хитрой схеме — только «придется процент отстегнуть».
Зачесалось в пятке, потом меж пальцев. Старый в тумбочку полез, вынул мыльницу. В мыльнице порошок желтоватый — толченый тротил. Он давай этим порошком натирать ноги меж пальцев — трет и кривится.
— Старый, запалишься. — Ефрейтор из новых, но уже послуживший с месяц, оттого борзый, говорит Старому: — Мишаня ваш, тот, который со скорпионом на плече, как летел домой, так его и приняли в аэропорту. Собака среагировала на его ноги.
— Средство.
— Чего?
— Средство от грибка, говорю, хорошее — тротил. На, попробуй.
— Запалишься, тебе ж домой скоро. Мишаню в камеру посадили как террориста, будто он хотел взорвать самолет. Он ментам долго объяснял, чего и где надо мазать этим гребаным тротилом. Могли и деньги отобрать, ведь все ж с деньгами едут.
— Мишаню кинуть, сноровка нужна. Крепкий пацан. Дать тротилу?
— Тьфу ты! С ним как с человеком, а он все рожи корчит.
Вздохнул Старый. Он у саперов — как Савва в разведке: на него шумнуть можно, он не обидится.
— Я на поезде поеду. Там собак нет.
Но как задумался Старый о деньгах, так и собрался идти искать ротного. Думал, что сумеет уговориться с ротным, и не останется он в дураках. И потопал через комендантский двор к штабу.
Ленинская комендатура — подразделение не для прогулок патрулей с красными повязками по городу, поимки «самоходчиков» и выдачи всяких справок, как в обычных городах. Это боевая тактическая группа с приданной ей техникой: автопарком, бронемашинами, зенитной установкой и минометной батареей двух калибров. Народу в комендатуре чуть меньше, чем батальон — человек под триста личного состава. Комендатура — крепость. Даже если и атака со всех сторон, сразу не возьмешь: мины понаставлены кругом; подходы пристреляны минометчиками, снайперами. На крыше штаба за мешками с песком пулеметчики, автоматчики дежурят сутками. Пулемет крупнокалиберный «Утес». Сильна была Ленинская комендатура. Но народ служил разный. Многих Старый в лицо только и знал: среди контрактников попадались такие, что сразу с контракта шли на тюремные нары; кто, спившийся в конец, вышвырнут был за ворота — и добирайся до Большой земли как хочешь. Пьяным, как и дуракам, говорят, везло. О героизме как-то не принято было говорить — все больше молчали. Поминали. Еще сглазить на себя боялись, — все ж суеверные, и верующие все, конечно, были.
Колонна, что вернулась из Ханкалы, вытянулась по двору. Мотались в группировку за боеприпасами, обмундированием. Уазик комендантский ходил с колонной. У коменданта свои дела. Старому до его дел, как до синих гор, что можно было разглядеть в ясное утро. Горы Старый не любил — лес любил, реку любил. Рыбалить любил — так, чтобы развалиться на берегу и на поплавок поглядывать изредка, и пивко потягивать мелкими глотками.
Возле бензовоза — ротный Дубинский и зампотыл Василич.
Старый как их увидал, сразу просек — не лезть пока, уж больно у них вид заговорщицкий. Это не как Тимоха с Макогоновым. Разведка. У разведки вид не заговорщицкий, а такой, что лучше не попадать к ним. Вон, сдали залетчика с минометного взвода, тот и протрезвел враз, и тут же накатал рапорт на увольнение. Неделю после разведки лежал, ребра пока срастались.
Ротный Дубинский с Василичем не отходят от бензовоза. Ухмыльнулся про себя Старый, решил обождать. Вот ротный рукой хлопнул об Василичеву руку и довольный, выпятив грудь с наградными планками, прямиком пошел на Старого. Одевался ротный по моде: носил американский камуфляж и фартовые с высокими шнурованными голенищами берцы.
— Товарищ майор, а, товарищ майор.
Ротный остановился, оценивающе глянул на солдата. Глуповато выглядит солдат.
— Ну?
— Тащ майор. — Старый делается весь подобострастным и в то же время хорохорится. — Домой ехать на днях, а денег «фины» не дают. А к кому еще как не к ротному?
— Денег? — задумчиво произнес ротный. — И много?
Лицо у Дубинского запыленное. Сух лицом. Тощ фигурой, но жилист. Взгляд карих глаз жесток. Руками ротный не ищет: бросил одну плетью, другую в карман «американского» камуфляжа. Служил ротный в Афгане. Имел «Красную Звезду». Мало кто знал о его жизни: вроде кантовался на гражданке, как пришла новая война, снова пошел в офицеры. Поэтому, хоть и был ротный мужиком в годах, звание имел не по возрасту майорское.
Принялся Старый было пересказывать про госпиталь и «родничок». Но как-то торопился:
— И получается, тридцать дней, как с куста пролежал я в госпитале. А за госпиталь как за боевые выходы должны платить.
— Сколько? — спросил ротный.
Старый вынул из кармана бумажку, развернул и, покопавшись в цифрах, назвал сумму.
— Сразу все не получишь. С «финами» договорюсь за десять процентов. Остальное в Ростове по схеме.
Старый почесал затылок и согласился. Но про себя чертыхнул продажных «финов», а про майора плохого не подумал: если б не ротный, ему пришлось бы возвращаться в Грозный через месяц. Да еще неизвестно, что тут произойдет за это время, — а то можно и встрять в историю по дороге. Или месяц тут просидеть в комендатуре, но в этом тоже есть свои недостатки: забухаешь — выгонят к чертовой матери. А не запьешь,
