запротоколированы на всю оставшуюся жизнь.
— Ты умный человек, умно рассуждаешь, а поэтому у жизни урвал больше, чем я.
— С чего это ты взяла?
— Трудно найти в городе другого человека, которому здоровенные парни снимали бы с ног обувь, а прорваться к тебе на прием труднее, чем к министру…
Ее рассуждений Бугор не прерывал, они льстили его самолюбию.
— …Мне же досталась собачья жизнь. И, несмотря на то, что у меня в квартире убогая обстановка, я рада, что имею свой угол…
— К чему ты все это говоришь? — прервал он ее, почувствовав в ее словах намерение просить у него материальную помощь.
— Когда тебя посадили, я уже была беременной полтора месяца. От тебя у меня родился сын Юрий, которому сейчас двадцать шесть лет. Он оказался таким же разбушакой, как ты. Еще малолеткой за бандитизм и убийство получил десять лет. Сейчас лежит в тюремной больнице с открытой формой туберкулеза. Как там лечат вашего брата, не мне говорить и объяснять. Представь, он придет домой без денег, без специальности, больной. Чем ему остается заняться? Опять кого-нибудь угрохает или ограбит и вновь загудит к «хозяину», где ему, по-видимому, предначертано умереть…
Не прерывая Зайчика Бугор с интересом слушал. Не заговорил с ней он даже тогда когда она замолчала.
— Чего молчишь? Или судьба сына тебе безразлична?
— С чего ты взяла что твой сын Юрий — мой сын? Думаю, после меня ты прошла через десятки рук, и любой с таким же успехом, как и я, мог тебе его сварганить.
— То, что у меня были любовники, я от тебя скрывать не буду. Более того, скажу, что один из них, ходивший в начальниках, выбил мне вот эту квартиру… Но Юрий на сто процентов является твоим сыном.
— Докажи! — жестко потребовал Бугор.
Достав из самодельного комода свидетельство о рождении сына, она подала его Бугру.
— Прочитай, что в нем написано. — И пока он знакомился с содержанием, она просвещала: — Так как я мать-одиночка, то в загсе в рубрике «отец» твою фамилию не пожелали записывать, на это требовалось твое согласие. Но твое имя и отчество записали, дорогой Иван Захарович. Теперь посмотри, когда он родился, и вспомни, в какие месяцы мы с тобой любовь крутили. А если ты наши отношения не считаешь любовью, то можешь считать, просто трахались, но факт остается фактом. Можешь убедиться, что конкурентов в твоем отцовстве Юрию нет.
Внимательно изучив свидетельство о рождении и убедившись в правдивости ее слов, Бугор сердито спросил:
— А чего же ты, дура, раньше мне об этом не сказала?
— А кому говорить? То ты сидишь, то его посадили… Вот ты говоришь, что я дура, а я — мать твоего сына и только крайняя необходимость побудила меня обратиться к тебе. Если ты не хочешь, чтобы он подох, как собака в тюрьме, то бери беспокойство о нем на себя. Я этому бандиту уже не смогу ума дать, да и управы у меня на него нет. Когда я в суде слушала, какие он с друзьями вытворял дикости на свободе, с тех пор, хоть и мать, а боюсь его. Думаю, что тюрьма не исправила его, а только явилась местом отбытия наказания.
— Так, значит, я имею сына, — не слушая ее излияний, довольно произнес Бугор.
— По природе — да, но если ты его признаешь в загсе, то он и юридически станет твоим сыном.
— Что я, дурак — от своей крови отказываться? — заверил он ее. — Так что, ты говоришь, мне надо сделать, чтобы он официально стал моим сыном?
— Пойти вместе со мной в загс, где мы оба напишем заявление, что ты признаешь Юрия своим сыном, а я укажу, что ты его отец. Там запишут твою фамилию, и все встанет на свое место, у Юрия наконец-то появится законный и настоящий отец.
— Ну а ты что хочешь себе от моего признания Юрия сыном?
— Мне ничего не надо. Та любовь, что была у меня к тебе, перегорела. Я работаю на винзаводе, потихоньку ворую и торгую спиртом — этим и живу. Запросы мои скромные.
— Ну а как насчет мужиков, гуляешь?
— Рада бы в рай, да грехи не пускают. Сейчас много молодых профур, что передком и задком крутят, ими можно пруд прудить. Где уж нам, старухам, с ними конкурировать, с прогнившими селедками?
Бугру стало жалко, в общем-то, небезразличную ему женщину. Вместе с ней ему стало жалко и себя. Вся здоровая жизнь и у него прошла не так, как бы ему хотелось. Сейчас, достигнув материального благополучия, он в силу своего физического состояния уже не мог пользоваться всеми благами, которыми хотелось. Теперь он просто доживал отпущенный ему природой век. Поняв, что короткой беседы у них не получилось и ему еще о многом придется поговорить с Зайчиком, Бугор сказал:
— Знаешь, Катюша, сваргань-ка нам что-нибудь на стол. Посидим, поговорим, молодость вспомним.
— Ты же спешил, — понимающе улыбнулась она.
— А тебе надо обязательно подколоть, — беззлобно огрызнулся он.
Екатерина Викторовна быстро, на скорую руку сервировала стол, в основном из продуктов, принесенных Бугром.
Бугор пил шампанское из маленькой рюмки, чтобы только поддержать компанию. Екатерина от шампанского отказалась, предпочла ему водку, которую пила из стограммового стаканчика. Довольная, что смогла разрешить сложную проблему в отношении сына, она после третьей «дозы» наконец-то поинтересовалась у Бугра:
— Ваня, а почему ты ничего не говоришь о себе, о своей семейной жизни?
— А чего о ней говорить? — поморщившись, недовольно пробурчал он. — Так и не успел жениться, живу один как перст.
— Ты такой охочий был до нашего пола — и вдруг такие пряники. Или у тебя как в поговорке: «Не наливают выпить, так и не хочется». Бабы нет — и не тянет?
— Получается так, — уклончиво ответил Бугор, чье мужское самолюбие было задето. Рисоваться и фантазировать о своих мужских подвигах он перед бывшей любовницей не пожелал.
— По моим подсчетам, тебе, Иван, где-то пятьдесят три года. Не такой уж большой возраст для мужчины. Ты рано списал себя из жеребячьего стада…
Бугор смущенно слушал рассуждения Зайчика, не перебивая ее, ничего не опровергая и не утверждая.
— …Если сейчас у тебя не получается с бабами, то в том не твоя вина, а тех шаболд, которые не захотели или не смогли тебя разбудить и расшатать. Если не будешь возражать, то я могу сейчас все доказать на практике…
«Я много раз пытался реабилитировать себя как мужчина, но все попытки оказались бесполезными», — недовольно подумал он, не желая еще
