от Ричардсона без ума».
Вот эта эпоха, прошедшая в пространстве и времени между маколеевым джентльменом и пушкинскими Лариными – это эпоха Просвещения. Эпоха, когда книга стала хорошим тоном в провинциальных дворянских семействах, из которых выросла значительная часть классической русской литературы.
И одним из людей делавших эту эпоху, создававших русское Просвещение, своим примером и своим пером, был Андрей Тимофеевич Болотов, выбравший карьеру не придворного, не полководца, а простого провинциального помещика.
Сифилис полупросвещения. Радищев и другие…
I.
Лицо Александра Радищева было знакомо наизусть нескольким поколениям советских школьников. Тонкий, немного высокомерный, чем-то напоминавший черты популярного артиста Олега Янковского, портрет неизменно помещался на обложке учебника истории за 7 класс, авторства академика Нечкиной и педагога Лейбенгруба.
Представлять всю русскую историю от древних славян до конца XVIII века, было доверено советской властью пятерым: Стенька Разин, Емельян Пугачев, Александр Суворов (с Пугачевым они особенно хорошо смотрелись вместе), Михаил Ломоносов и охарактеризовавший его литературное и научное творчество с изрядным ядом Александр Радищев. Ни князя Владимира, ни Александра Невского, ни Сергия Радонежского, Ивана III, ни Минина и Пожарского, ни Петра I в этот символический «пантеон» так и не внесли…
Заслуги каждого из четырех соседей Радищева были понятны. Стенька и Емелька – бунтовщики, сотрясатели государственных основ, погубившие каждый тысячи людей – практические революционеры. Ломоносов – родоначальник русской науки. Суворов – великий полководец, которого Сталин перед войной вернул в канон советского патриотизма. Но что же сделал Радищев? Учебник сообщал, что в своем произведении «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищев обличил крепостничество как систему и проклял его, показав себя первым русским революционером-республиканцем.
О биографии Радищева сообщались причудливые сведения. Издал анонимно, однако в типографии, расположенной в собственном доме, свою обличительную книгу, вскоре нашумевшую в Петербурге. От арестованного книгопродавца Зотова «выпытали имя автора» (глагол употреблен с умыслом, чтобы создать у школьника ложное впечатление, что свидетеля пытали). Арестован по приказу Екатерины II, осужден как подстрекатель к бунту, однако помилован императрицей якобы потому, что она боялась мнения Европы. Сослан в «глухой» Илимский острог (на деле один из центров тогдашней Сибири), провел там «шесть тяжелых лет», однако по хлопотам друзей был освобожден. Поступил на службу в комиссию по составлению законов, однако испуганный начальством, пригрозившим новой ссылкой за слишком свободолюбивый проект, покончил с собой.
Сама судьба революционера выглядела абсурдно. Совершенно невозможно было себе представить, чтобы некто, грозивший плахой не то что товарищу Сталину – товарищу Брежневу, отделался шестилетней ссылкой в Приангарье, смог вернуться в столицу и получить работу в важнейшем госучреждении. «Ужасы» жизни Радищева обличали советскую власть куда больше, чем его книга – крепостничество. Но авторы учебника этого не замечали – в сконструированном ими мире все жестокости царили только по ту сторону фарватера «Авроры».
И все-таки как же так странно могла сложиться жизнь «первого русского революционера»? Всё дело в том, что никаким революционером Радищев не был. Это был ритор и фразер, который в наши дни, скорее всего, приобрел бы скандальную славу злоязычного блогера и создателя анонимного телеграм-канала.
Родившийся 20 (31) августа 1749 года молодой дворянин Боровского уезда Александр Радищев состоял в числе пажей Екатерины II, затем, по распоряжению императрицы, направлен был в Германию для обучения в Лейпцигском университете, где приобрел некоторые знания, преимущественно из трудов французских философов-просветителей, а также сифилис, который, как сам он утверждает в «Путешествии» передал по наследству своим детям. Вернувшись в Россию, он сделал неплохую карьеру в Коммерц-коллегии под крылом её президента, графа Александра Романовича Воронцова и дослужился до высокой и хлебной должности начальника Петербургской таможни.
Иными словами, Радищев был вполне успешным государственным чиновником, который жил в собственном доме, располагал достаточными средствами не только для путешествий, но и для содержания частной типографии, увлекался идеями масонов-мартинистов, многочисленные выражения которых присутствуют в его книге, был пламенным последователем и подражателем учений французских философов, к тому же снедаемым жаждой литературной славы и писательским зудом.
Так и родилось на свет «Путешествие из Петербурга в Москву». Хаотичное произведение, составленное из отдельных глав – станций по дороге из столицы северной в столицу древнюю. Часть из этих глав – зарисовки якобы с натуры, касающиеся по большей части тяжелой крестьянской жизни, часть – политические сатиры на Екатерину, рассуждения о переустройстве законов и государственного правления, рассуждения о русской поэзии и её признанном тогда классике Ломоносове, есть и стихотворная вставка – фрагменты оды «Вольность» со скандальным «мщение природы на плаху возвело царя».
Этот причудливый литературный салат был изложен на очень тяжелом, перегруженном ненужными славянизмами и архаизмами языке, крайне риторичным и высокопарным и столь же крайне сентиментальным слогом, в котором брань перемежается с патетическими восклицаниями: «Звери алчные, пиявицы ненасытные». Всё это было еще и обильно снабжено клубничкой (по примеру «Персидских писем» Монтескье) и выпадами в адрес священников и монахов, так же заимствованными (зачастую с помощью простого перевода) у французов.
Книга и в самом деле была скандальной – она содержала незавуалированные «сатирические» оскорбления в адрес самой императрицы и её вельмож. От обличений крепостничества, каковым в 1790 году было никого не удивить, речь переходила к прямым подстрекательствам к бунту и апологии насилия на всех уровнях – от выражаемого намерения бить мелких чиновников, до оправдания убийства крестьянами помещика, и призывов по примеру Кромвеля возвести царя на плаху. Всё это обосновывалось прямым плагиатом идей Руссо об общественном договоре и выписками из антирабовладельческой «Истории обеих Индий» аббата Рейналя.
В другую эпоху такая книга, возможно, сошла бы Радищеву с рук – его бы пожурил Степан Иванович Шешковский, выразила бы недовольство императрица, но никаких уголовных последствий дело бы не имело. Однако на дворе был 1790 год – во Франции уже бушевала революция.
Уже взята с бессмысленными жестокостями Бастилия, уже превращены в пленников Король и Королева, уже жгут по всей стране дворянские замки и имения вместе с владельцами и разоряют монастыри и насилуют монахинь, уже власть в столице захвачена юркими и самовлюбленными адвокатами, которые не терпят никакой критики. Даже у самого Радищева упоминается эпизод, когда Национальное Собрание, поправ свободу слова, осудило направленный против него памфлет, а паладин свободы Лафайет привел приговор против книги в исполнение. Совсем недолго осталось до якобинского террора, пока же власть в руках у «фейянов» во главе с красноречивым Мирабо.
Радищев был слишком похож и по своему социальному происхождению и статусу, по своей радикальной безответственной риторике именно на этих деятелей первого этапа французской революции, чтобы Екатерина
